Мир неизмеримо больше ....

  

 

Отсутствие у наших Предков персонифицированных богов, ради которых сооружались бы грандиозные храмы и приносились обильные жертвы, а также отсутствие особой касты жрецов, совершавших эти жертвоприношения, нередко приводится как свидетельство более низкого религиоз­ного развития по сравнению, например, с античным Язычеством.

 

 

На самом деле всё наоборот: появление антропоморфных изображений богов («болванов») и особых культовых помещений для них можно считать признаком искажения религиозных идей, утраты прежней, стародавней чистоты и следствием вредного чужеземного влияния.

 

 

Как известно, дурной пример заразителен. Первоначальная римская религия не знала изображений богов, статуй, идолов. Делать их изо­бражения и строить для них особые храмы римляне стали позже, подра­жая грекам, уже уклонившимся к тому времени от изначальных религиоз­ных воззрений.

 

 

Так же и восточные славяне: лишь на последнем этапе Язычества они под влиянием своих западных и южных соседей начали ставить исту­каны. Первые кумиры Перуна были воздвигнуты в Киеве Владимиром вскоре после его возвращения из Скандинавии (куда он бежал в 977 г.), а в Новгороде – Добрыней по киевскому образцу. При Владимире же по­являются на Руси и крытые храмы, где он, по словам саги об Олафе Тригвесоне, сам приносил кровавые жертвы.

 

 

 

Известно, что Франциск Ассизский пытался нести «благую весть» птицам. Менее известно о том, что случилось давным-давно в одной из раннебуддистских обителей, когда ученики, пришедшие послушать наставления Учителя, ожидали его в тени огромного дерева. Отшельник вышел к ним, но не успел он открыть рот, как в ветвях запела приле­тевшая птица. Все хранили молчание, а когда птица перестала петь и улетела, Учитель сказал: «Проповедь окончена». И ученики разошлись в глубокой задумчивости.

 

 

 

В Японских храмах нет никаких «идолов». Вообще в Японии зачастую храмом называется поросшая лесом гора, куда паломники под­нимаются, чтобы встретить первые лучи восходящего Солнца, которые наделяются волшебными свойствами.

 

 

Синтоизм – древняя национальная религия японцев (на которую, впрочем, оказали значительное влияние ещё более архаичные культы загадочных айнов, а также привнесённый в VI в. буддизм) – состоит в почитании природных и семейно-родовых Духов-Покровителей (ками).

 

 

В поверженной Германии англо-американские оккупанты преследова­ли «нацизм». В поверженной с помощью нового страшного «богоугодного» оружия Японии янки-оккупанты таким же образом пытались преследовать синтоизм, видя в этой национальной Языческой религии врага номер один. И тут они были по-своему правы, ибо самурайский дух выковывает таких героев, как Юкио Мисима.

 

 

Однако тотальная послевоенная американизация коснулась Японии лишь внешне, не затронув её внутренне, духовно. Японцы сумели сохра­нить ценности своей национальной культуры. Удивительным образом им удаётся сочетать высочайший уровень технологий с «первобытным» миро­воззрением, с чисто Языческими культами камней, водопадов и цветущей сакуры. Компьютеризация и роботизация прекрасно совмещаются и мирно уживаются с традиционными кимоно и любовным обожанием стихий, при­чём стихии эти и явления Природы и сейчас поэтизируются, наделяются чудодейственными свойствами.

 

 

Своему решительному неприятию иудохристианства и убеждённости в его полной обречённости трагически погибший Джон Леннон был, не в последнюю очередь, обязан жене-японке.

 

 

 

Изначальной, естественной индоевропейской религиозности вообще было чуждо понятие жречества как возвышающегося над осталь­ными сородичами некоего свещенного сословия. Особенно это сохрани­лось у народов Северной Европы, а именно у восточнославянских и германских племён, где не было деления на жречество и мирян.

 

 

Ганс Ф.К. Гюнтер пишет: «Идея выделения духовенства в особое сословие всегда была среди индоевропейских народов результатом влияния духа переднеазиатской расы» (Избр. работы по расологии. М., 2005. С. 241).

 

 

 

Преобладание общедоступных культов ещё не могло привести к появлению явно обособленного от остального населения жречества. Довольно простые, бесхитростные Языческие Обряды были понятны всем сородичам, и каждый глава семьи, являясь также главой домашнего ку­льта, сам совершал все жизненно необходимые свещеннодейства, касаю­щиеся его семьи и ближайшего окружения. Обходились, так сказать, своими силами.

 

 

Почитание умерших у славянорусов (как и у германцев) также имело форму семейно-родового культа Предков; жрецами этого культа были главы родов и семейств, а жрицами – их жёны, что свидетельству­ет о проявлении архаичных традиций, восходящих ко временам материн­ских родовых отношений.

 

 

Вообще в период родового строя у восточных славян Старший в ро­де был в то же время и жрецом, т.е. жречество не было профессио­нальным. На это определённо указывает историк С.М. Соловьёв (Сочине­ния. М., 1988. Кн. 1), а также А.С. Фаминцын в «Божествах древних славян» (СПб., 1995).

 

 

В обрядах родового назначения в качестве жреца обычно выступал Старейшина рода. Язычество – это родовой строй: общество, основной структурной составляющей которого является Род как единый жизнеспособный Сверхорганизм со всеми присущими ему свойствами: единым родо­вым разумом, единой родовой памятью, единой родовой волей, единой ро­довой биоэнергетикой (психоэнергетические родовые поля, или так на­зываемые «эгрегоры»).

 

 

Старейшина служил не богам, а своему Роду как Сущности более высокого, надличностного порядка, и этим религиозным служением сама родовая жизнь закономерно обретала значение освещённой Свыше.

 

        

Князь от тех ятвягов принёс закон

Отродясь на Руси невиданный,

Чтоб по жребию – из мужей и жён –

Брать людей на закланье идолам…

Было жутко людям! Замстился свет!

Русь стонала от скорбной жалости!

Эта злая «казнь» ровно десять лет

На родной земле продержалася…

 

 

Игорь Кобзев (1924-1986). «Падение Перуна»

 

 

 

См. труд акад. М.Н. Тихомирова «Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII вв.» (М., 1955).

 

 

В.В. Мавродин в книге «Народные восстания в Древней Руси XI-XIII вв.» (М., 1961) также убедительно доказывает, что борьба за Языческую идеологию, борьба с христианством была «формой восстания смердов» (С. 50).

 

 

 

Достоин восхищения тот необъяснимый и в полной мере не осмысленный наукой факт, что древнейшие анимистически-пантеистические воззрения «примитивных» Язычников отлично согласуются с новейшими представлениями о Мироздании, в частности, с космогоническими, астрофизическими, геологическими, биологическими, психофизиологичес­кими и другими теориями, гипотезами и данными. Современная наука волей-неволей возвращается к первобытному гилозоизму и панпсихизму, когда устами наиболее одарённых своих представителей высказывает мнение, что в основе Природы-Вселенной лежит Разум, слагающийся из бесчисленного множества разумов и сознаний разного уровня.

 

 

 «Волхв» – одного корня со словом «волохатый», облачённый в мохнатую шкуру.

 

 

 

В истории есть немало примеров того, как предсказание осуществлялось наперекор всем попыткам воспрепятствовать его осущест­влению.

 

 

Древние прекрасно понимали бессилие таких попыток противоборствовать исполнению прорицания оракула. «От судьбы не уйдёшь, и часто смертный удел настигает в дому человека, бежавшего с поля брани», – эти слова стали поговоркой.

 

 

Великий кёнигсбергский мыслитель доказал непреложно, что время (так же, как и пространство), каким оно отражается в нашем созна­нии, само по себе только субъективная форма нашего восприятия внеш­него мира. Нам остаётся совершенно недоступным познание «времени в себе», т.е. независимо от свойственного нам чувственного восприятия.

 

 

Время иррационально и ирреально. Вне нашего сознания, т.е. объективно, времени не существует, и в этом смысле оно – одна из величайших иллюзий (об идеальности времени учили ещё Упанишады).

 

 

Эта иллюзия существует постольку, поскольку существует воспринимающее её наше обычное, поверхностное сознание. И эта иллюзия исчезает вместе с исчезновением низшего, «дневного» сознания, когда оно уступает место сознанию высшему, когда пробуждается истинное Я человека.

 

 

Можно сказать, что будущее отделено от нас лишь порогом нашего сознания, и поэтому познание будущего есть лишь изменение нашего обычного способа восприятия. В экстатически-трансовых состояниях, благодаря понижению порога сознания, человеку иногда делается до­ступным то, что не воспринималось им в его обычном состоянии. И мис­тики всех времён интуитивно стремились перешагнуть этот порог, ма­ксимально заглушить, усыпить бодрствующее поверхностное сознание, являющееся лишь помехой для проникновения души в запредельную Реальность.

 

 

Когда внутренний взор ясновидца в пророческом трансе достигает того плана, откуда можно было бы единым взглядом обозреть Время из­дали, во всём его неподвижном постоянстве; объять одновременно на­стоящее, прошедшее и будущее, лежащие на одной плоскости, тогда отсутствующие, т.е. ещё не проявившиеся на феноменальном плане и оттого не зримые чувственному оку события предстают пред ним суще­ствующими потенциально на том высшем плане.

 

 

И изменить что-либо в этих будущих роковых событиях так же невозможно, как и в прошедших. Здесь кроется объяснение всех неу­дачных попыток избежать ведовских предсказаний. Более того, как бы в насмешку над всеми человеческими расчётами, исполнению предназна­ченного всегда содействует именно то, посредством чего пытаются предотвратить неизбежное. Классический пример тому – трагедия царя Эдипа. Таков же миф о Телефе, таков же рассказ Геродота о гибели сына Креза.

 

 

Тит Ливий в «Римской истории» пишет, что царь Эпира Александр обратился к Додонскому оракулу с просьбой предсказать ему исход предстоящего военного похода. Ответ гласил, что Александр должен опасаться реки Ахеронт, где ему уготована смерть. Веря прорицанию и страшась его, Александр с войском двинулся в Италию, подальше от Эпира, где протекал Ахеронт.

 

 

 

Но, говоря словами Байрона, «бороться против нашей судьбы было бы такой же борьбой, как если бы сноп вздумал сопротивляться серпу». И Александр встретил свою смерть в разлившихся водах проте­кавшей в Италии реки с тем же фатально-зловещим названием Ахеронт.

 

 

 

Археологи полагают, что на некоторых наскальных рисунках верхнего палеолита изображён бубен – важнейшая неотъемлемая принадлежность шамана. Известно также живописное изображение исполняющего ритуальную пляску (камлающего) звероликого шамана-оборотня в гроте Трёх Братьев (Франция). Некоторые учёные толкуют знаменитое изображение в пещере Ласко как изображение человека, пребывающего в шаманском обмороке.

 

         

 

Есть бытие; но именем каким его назвать?

Ни сон оно, ни бденье; – меж них оно,

И в человеке им с безумием граничит разуменье…

 

 

Евгений Баратынский

 

 

 

Из истории известно, что различные способы искусственно вызывать самогипноз (аутосомнамбулизм) с целью раскрытия внутреннего взора применялись уже в самые отдалённые времена. «Пифониссы древних сами себя магнетизировали – прочтите Плутарха и его описание оракулярных токов», – указывает Е.П. Блаватская в одном из своих писем.

 

 

Иудохристианские анахореты-иссихиасты, возалкавшие узреть ангелов, устремляли неподвижный взор на собственную грудь и, насколько могли, задерживали дыхание. Пребывая в такой окаменелой позе долгое время и творя непрестанно безмолвную «умную» молитву, они впадали в самогипноз.

 

 

В религиозных культах всех времён и народов существовали различные собственные приёмы, способствующие вхождению человека в сомнамбулический транс. Эти приёмы поражают своим богатейшим многообразием: яростные синкопы индейских там-тамов и монотонный гул лапландского «барабана тролля», вихревые пляски жриц Диониса и самоуглублённая медитация йогов, изнурительные посты «юродствующих во христе» и пристальное, до умопомрачения, смотрение в этрусские зеркала…

 

 

Все магические ритуалы и причудливые церемонии, все аскетичес­кие истязания и «умерщвления плоти» были направлены на достижение транса, причём транс был не самоцелью, а средством, высвобождающим чудесные силы и способности, скрытые внутри человеческого существа.

 

 

К древнейшим искусственным методам относится также употребление таких сильных психоделиков, как ядовитые (для человека) соки некоторых «шаманских» растений и грибов, хмелящие зелья, дурманящие мази и воскурения и т.д.

 

 

Вещий же – Снорро: являлся к нему сам Один.

Травы он знает. Нажжёт их – что сноп упадёт,

Духом же к самой Вальхалле восходит тогда...

 

 

(Песнь о Солнце по сказаниям Эдды. Пер. А.Н. Майкова)

 

 

У индусов почитался загадочный свещенный напиток сома, у тольтеков и майя – сок кактуса пейотль, у тибетцев – настой из мухомо­ров. Средневековые маги-каббалисты предпочитали белладонну, мандрагору, сон-траву, в которых содержатся органические вещества, вызывающие видения.

 

 

Марко Поло пишет о «китайских идолах», обладающих способностью разыскивать утерянные и украденные вещи. При идолах в посвещённом им храме постоянно находится старуха-жрица, являющаяся, по мнению Поло, посредницей между людьми и духами. Прежде чем спросить идолов об утерянной вещи, совершается пред ними курение, после чего духи дают жрице ответ, который она и передаёт человеку, потерявшему вещь. Далее знаменитый путешественник свидетельствует: «И я, Марко, отыскал этим способом утерянное мною кольцо» (Путешествие Марко Поло, изд. Русского географ. об-ва, 1902 г.). В действительности же дело, по-види­мому, обстояло так, что жрица начинала вещать, погружаясь в медиумический транс под влиянием одурманивающих наркотических куре­ний. Известно, что принятие некоторых наркотиков способствует обо­стрению сверхчувственного восприятия.

 

 

Приём современного супернаркотика ЛСД иногда сопровождается переживаниями и видениями религиозно-мисти­ческого содержания. Хотя с помощью таких искусственных психоактивных средств и удаётся порой вызывать блаженные состояния «свещенного безумия», сходные с религи­озно-экстатическими, всё же столь дерзновенные попытки насильственно вломиться в «Мир Духов» никогда не одобрялись истинными Мистиками, рассматривающими их как своеобразную упадочническую ересь, как ко­стыли для немощных.

 

 

«Полёты» психонавтов под влиянием галлюциногенов, искусственное стимулирование аномальных способностей в практике хатха-йогов и употребление опиума тождественны по существу и различаются лишь внешни­ми приёмами да степенью утончённости.

 

 

Великие Учителя всегда осуждали любую психотехнику и механические усилия пробудить спящий в человеке орган общения со сверхчувственным миром. Они утверждали, что использующие эти приёмы просыпаются лишь в низших подпланах астрала.

 

 

Особыми методами длительной оккультной тренировки можно заставить организм вызвать к жизни паранормальные психические силы, одна­ко очень сомнительна ценность подобных методов для развития Духовности в человеке.

 

 

Духовные Истины требуют и духовного их познания. В религиозной жизни древнейших мистических братств приобретение сверхнормальных сил и способностей никогда не было самодовлеющей целью, а всегда понималось как побочное следствие нравственного совершенствования. Высшее Начало влечёт за собою низшее. «Чудесные силы – лишь придо­рожные цветы вдоль Пути», – гласит древнее изречение.

 

 

Выдающиеся Гуру и сам Патанджали вообще не придавали этим психическим силам особой духовной ценности. А Сакья-Муни запрещал своим последователям прилюдно обнаруживать приобретенные силы, называя это пустым тщеславием. Он учил, что пробуждение души и перевод сознания на высшую ступень возможны лишь на пути утверждения в праведности и сострадания ко всему живому, к каждому бессловесному существу. Ибо нет добродетели, равной состраданию. И одним лишь неистовством состра­дания может достичь смертный того мистического соития, той ДИВНОЙ НЕСКАЗАННОЙ ОТРАДЫ, КОТОРАЯ ЗОВЁТСЯ ЛЮБОВЬЮ и пред которой психоделическое «просветление» не более как мерцание свечи в сравнении с озарением Радугой.

 

 

Известна (а вернее сказать, до конца не известна) изуми­тельная сила воздействия самовнушения на физические законы, управляю­щие организмом.

 

 

В клиниках успешно проводились опыты с внушённой невосприимчиво­стью к действию токсических веществ. Доза, обычно необходимо вызывающая отравление, при гипнотическом внушении его не вызывала. А поскольку всякое внушение есть, в конечном итоге, самовнушение, то уже не кажется неправдоподобной практика некоторых средневековых мусуль­манских фанатиков, употреблявших страшные яды вроде мышьяка без всякого вреда для себя.

 

 

У многих племён и народностей существуют судебные испытания ядом с целью открыть виновного. Обвиняемый принимает сильный яд, который по естественному порядку вещей должен быть губительным для него. Однако вследствие безусловной эмоционально-волевой установки испытуемого на собственную невиновность яд оказывается для него безвредным. Сюда же относятся тотемические ордалии, когда подозреваемый, чтобы доказать свою невиновность, безнаказанно подвергает себя укусам смертельно ядовитых змей, пауков и скорпионов.

 

 

В американских штатах Вирджиния и Джорджия имеет распространение особый культ. Целительная сила чистосердечной безоглядной веры позво­ляет приверженцам этого культа в состоянии крайней экзальтации пить смертоносные яды и безбоязненно подвергать себя укусам гремучих змей. Самовнушение формирует здесь особый психический настрой, заставляющий организм в момент наивысшего нервного напряжения мобилизовать свои скрытые, по сути дела неисчерпаемые резервы.

 

 

На известной картине И.Я. Билибина изображён момент древнерусско­го Языческого правосудия: закатав рукав, один из подозреваемых гото­вится оправдываться испытанием раскалённым железом. Если он невино­вен, то мощная, нерассуждающая психологическая установка на собствен­ную правоту послужит ему оберегом и позволит остаться невредимым.

 

 

Подобные испытания (кипящим маслом, огнём, расплавленные оло­вом и т.п.) были широко распространены с давних пор у самых разных народов, и невозможно предположить, что люди в течение тысячелетий пользовались бы такими методами, если бы они не достигали своей справедливой цели.

 

 

Невероятно, но факт: живая ткань становится огнеупорной и не поддаётся разрушению. Наблюдается противодействие известным законам Природы при помощи каких-то иных, но более высших и властных Её законо Учёные академики чешут затылки, но никто ныне не оспаривает колоссальную силу самовнушения. Однако никому не удалось дать сколько-ни­будь удовлетворительное научное определение самовнушению, не говоря уже о выяснении сущности этого феномена.

 

 

Какие внутренние интимные психофизиологические процессы лежат в основе внушения и самовнушения? На сей счёт в науке существует множество зыбких мнений и предположений, подчас самых противоречивых, что свидетельствует о полной беспомощности современных физиологов дать какой бы то ни было ответ на вопрос о природе гипнотизма и внушения. Все существующие «объяснения» внушения не объясняют, а лишь картинно описывают его.

 

 

Бехтерев писал в «Лечебном значении гипноза» (СПб., 1900): «Внушение есть не что иное, как вторжение в сознание или прививание к нему посторонней идеи». Но как она прививается и как становится своей?

 

 

Одной из основных проблем гипнологии является выяснение сущно­сти гипнотического торможения, этого «проклятого вопроса», по выра­жению учёного живодёра Павлова.

 

 

Бывает, что одно только слово гипнотизёра вызывает глубокие изменения в деятельности внутренних органов, бывают и безболезненные операции без наркоза. Но благодаря каким механизмам осуществляется словесное воздействие в гипнозе? Остаётся совершенно непроницаемой сущность процессов, служащих посредниками между нематериальным представлением (самовнушением) и обусловленными им поразительными изменениями в организме. Какова природа взаимодействия между психи­ческим и физическим началами в целостном человеческом существе?

 

 

Стигматы религиозных экстатиков убедительно доказывают силу влияния воображения на тело. Всякий знает, что он может шевельнуть пальцем, в когда захочет, никого это не удивляет, потому что с этим фактом мы освоились. Никому не приходит в голову, что это явление сложнейшее и вполне аналогичной природы с появлением стигматов. Вся разница в том, что одно из этих явлений обыденно, а другое – исключительно.

 

 

Но как воображение (психика) связано с материей и посредством чего оно воздействует на неё? Что здесь является промежуточной стихией, связующим звеном? Нельзя ведь стоять одной ногой на Земле, а другой – на Небе.

 

 

На какую неуловимую субстанцию в организме действует непосредственно воля, и какая субстанция передаёт волевой приказ нервной системе?

 

 

Наиболее глубокие, прозорливые мыслители и учёные (среди них – наши Н.И. Пирогов, А.М. Бутлеров и др.) догадывались и призна­вали существование такой эфирной, флюидической субстанции, имеющей несравнимо более тонкую, метапсихическую организацию, чем та, кото­рая могла бы быть воспринимаемой нашими органами чувств. Эта «духов­ная плоть», некий внутренний психоплазменный организм-двойник, сотканный из биоэнергетических нитей, и является своеобразным мостом, переброшенным через пропасть, отделяющую сознание от физического тела.

 

 

 

Впрочем, «дикари», будучи людьми здравомыслящими, вовсе не считали шаманом всякого припадочного соплеменника, бьющегося в истерике и завывающего нечеловеческим голосом.

 

 

 

Сомнамбулическим, трансовым или высшим сном называется углублённый гипнотический сон. Именно сомнамбулическая фаза гипнотического сна бывает наиболее богата исключительными проявлениями ясновидения, прорицания, гипермнезии, телекинеза и другими, нередко с виду сверхъестественными. Самопроизвольный, естественный сомнам­булизм обычно называется лунатизмом.

 

 

Сейчас в науке используется вместо обозначения «душа» понятие «личность», хотя странно видеть, что психологией и психиатрией, т.е. науками о душе человека, занимаются люди, отрицающие существование самой души. Слова «сомнамбула», «сенситив» и «медиум» заменены определением «способный перципиент», представление о «магнетической силе субъекта» – понятием об «индуктивной способности внушающего», а вся необъятная область парапсихологических изысканий получила определённое признание и термин ЭСВ (экстрасенсорное, т.е. сверхчув­ственное восприятие).

 

 

Главное препятствие для исследователей ЭСВ заключается в том, что далеко не все феномены могут быть воспроизведены по желанию в лабораторных условиях. Другой трудностью является то обстоятельство, что сверхчувственное восприятие – вещь чрезвычайно своенравная, изменчивая и непостоянная, зависящая от многих малопонятных причин. Испытуемые подчас теряют неожиданно свой дар на неопределённое время.

 

 

Замечено также, что всё большая технизация опытов отрицательно сказывается на результатах исследования. Большинство современных парапсихологов в поисках прямых доказательств существования ЭСВ используют количественные экспериментальные методы. Это не тот путь.

 

 

В основу исследования должно быть положено изучение заслуживающих доверия спонтанных (т.е. самопроизвольных) явлений, фено­менов, демонстрируемых медиумами, а также экстатических, гипноти­ческих, лунатических и других паранормальных, самозабвенно-трансовых состояний человеческой психики.

 

 

Неоценимый вклад в изучение сомнамбулизма и связанных с ним загадочных явлений внёс гениальный германский учёный и философ Карл Дю-Прель (1839-1900) в своих трудах «Философия Мистики», «Магия как естествознание», «Спиритизм», «Монистическое учение о душе», «Загадочность человеческого существа» и других (есть дореволюционные русские переводы).

 

 

Главнейшее положение Мистики утверждает: наше существо не исчерпывается нашим самосознанием. Основной тезис Дю-Преля гласит то же самое: мы не сознаём всего Мира и всего нашего существа; Мир и наше существо неизмеримо больше, чем то, что говорят нам о них наше сознание и наше самосознание. Изучение сомнамбулизма показало, что существует обширная, неосознаваемая нами, внеэмпирическая часть нашего психического организма. Потерпели неудачу все попытки свести человеческое Я к молекулярной структуре, заключённой в мозге.

 

 

Наше нынешнее чувственное сознание, исчезающее с наступлением смерти, есть только одна из возможных форм нашей способности созна­ния, наиболее ограниченная и поверхностная из всех, хотя она и при­знаётся огромным большинством людей за единственную.

 

 

В явлениях сомнамбулизма наблюдается новое, отличное от обычного и притом во многих отношениях высшее, сверхчувственное сознание. Это сверхсознание, не имеющее, по всей видимости, непосредственной связи с обычным, указывает на существование какого-то неизвестного нам носителя душевной жизни, которого Дю-Прель, из-за недостатка надлежащих слов для более верного обозначения, называет «трансцен­дентальным субъектом» (наш язык чрезвычайно беден и бессилен пе­редать многие понятия, корни которых лежат вне физического мира).

 

 

Это высшее одухотворяющее нас начало, этот «субъект» действует постоянно, но бессознательно для человека и проявляется лишь в мо­менты понижения обычной чувственности, т.е. при понижении порога бодрственного сознания.

 

 

«Трансцендентальное наше сознание отделено от земного нашего сознания головным мозгом нашим – порогом нашего сознания», – пишет Дю-Прель. Именно при помрачении или погашении головного сознания, с закатом внешних чувств пробуждается иногда внутреннее сверхчувст­венное восприятие и обнаруживаются новые, поразительные способности человека.

 

 

Препятствием к расцвету этих новых способностей служат телесные оковы и обыденное «дневное» сознание, связанное с пребыва­нием в плотном теле. Смерть не только не уничтожает «трансцендентального субъекта» (т.е. наше высшее сознание), но, напротив, даёт ему возможность дальнейшего развития. В человеческом существе скрыты загадки, разгадки которых лежат за пределами грубо-материального его бытия.

 

 

Сомнамбулический экстаз – дверь, ведущая в совершенно иные и тем не менее пространственно совпадающие Миры, невоспринимаемые наши­ми пятью органами чувств. Потусторонний Мир есть всего-навсего Мир, лежащий по ту сторону нашего обычного сознания. Прекрасно сказал Дю-Прель: «В сомнамбулизме душа снимает с себя тело временно, со смертью – навсегда».

 

 

 

Мистическое прозрение есть состояние, которое невозможно объяснить понятиями обыденного житейского опыта. Реальность такого прозрения может быть познана только таким же Мистиком. Для сравнения: чтобы понять необычайное состояние влюблённого (а настоящая Любовь, по сути, тоже Мистика), нужно быть когда-нибудь самому «по уши» влюблённым. Никакие рассуждения не могут дать слепому представление о цвете.

 

 

Пять чувств – дорога лжи. Но есть восторг экстаза,

Когда нам истина сама собой видна,

Тогда таинственно для дремлющего глаза

Горит узорами ночная глубина.

 

 

(Константин Бальмонт)

 

 

 

Религиозный экстаз таит в себе огромную силу. Вспомним те Великие Живые Истины, что внезапно постигались сердцами людей в подобные мгновения. Такое озарение приходит неожиданно и так же неожиданно покидает человека. Оно, как и вдохновение, неуследимо и неподвластно нашей воле. Может ли поэт повелевать Музе?

 

 

Да, методы для объективной регистрации таких полей отсут­ствуют, подобно тому как отсутствуют методы для объективной регистрации гравитационных полей, хотя никто из-за этого в существовании гравитации не усомнился.

 

 

Упрямые факты сомнамбулизма и парапсихологии вполне могут служить косвенными свидетельствами в пользу существования биополей. В качестве таких же косвенных доказательств могут рассматриваться и все зафиксированные, но не объяснённые факты дистантных взаимодействий между биологи­ческими объектами, возможность которых также предсказывается теорией биологического поля.

 

 

Формально скептики правы, но в данном случае уместно вспомнить слова Цицерона о том, что лучше заблуждаться вместе с Платоном, чем быть правым вместе с пифагорейцами (мы приводим это изречение лишь «ради красного словца», отнюдь не становясь на сторону Цицерона в его оценке религиозно-философских школ Пифагора и Платона).

 

 

По-видимому, на этом основана психометрия – частная форма сомнамбулического ясновидения, удивительная способность некоторых лиц при посредстве какого-либо предмета, являющегося соединительным звеном-проводни­ком, вызывать перед своим внутренним взором людей и события, связанные с судьбой этого предмета.

 

Способность эта сопряжена с тем, что каждый предмет или объект хранит в себе как бы запись всей своей предшествующей истории, и особо одарённые сенситивы могут «считывать» эту информацию.

 

 

Вообще все события, происходящие в мире, а также человеческие мысли и движения души каким-то непостижимым образом оставляют свой вибрирующий отпечаток на окружающей обстановке (некоторые видные физики полагают, что такое возможно на субатомическом уровне, где Материя и Энергия взаимопревращаемы). Образуется как бы ряд картин, рисующих прошлое и доступных восприятию некоторых сильных медиуми­ческих натур.

 

 

Ведьма сама ничего не знает о том предмете, лице или событии, о котором её вопрошают. Но, взяв в руки этот предмет и особым обра­зом настроившись (частичный или полный самогипноз), она улавливает следы вибраций, воспроизводящих «преданья старины глубокой», причём эти ведовские прозрения подчас подтверждаются археологическими свидетельствами.

 

 

Удивительный психометрический опыт с ритуальной каменной статуэткой (предположительно из Атлантиды) описал знаменитый англий­ский географ и этнограф П.Г. Фосетт в книге «Неоконченное путешествие» (М., 1975. С. 24).

 

 

Помимо нашего явного мира, в гиперпространстве существуют иные, тонко-материальные миры с пребывающими в них иными видами жизни и разума, иными Сущностями и Существами. И они не менее таин­ственны для шамана, чем для нас с вами.

 

 

Миры эти, сосуществующие с нашим, взаимопроникающие и в то же время слитые воедино.

 

 

Можно, пожалуй, сказать, что Иной Мир – это Природа, как Она есть в своей Самосущности; «Природа в Себе», а не та видимость, что отражается в кривых зеркалах наших чувств.

 

 

В неподдельном ведовском наитии Она воспринимается как СВЕРХРАЗУМНОЕ БЫТИЕ, выходящее за пределы человеческого воображе­ния, но неизменно исполненное Жизни, Любви, Красоты.

 

 

 

Камены – древнеиталийские нимфы-богини пения, обитавшие в источниках и родниках. Имя их по-латыни обозначает поющих – предсказывающих.

 

 

 

По Геродоту (История, 1, 47), пророчица в Пифоне (Дельфах) вещала вопрошавшим в шестистопных стихах. Вообще, почти все Дель­фийские оракулы имеют гекзаметрическую форму (гекзаметр – стих из шести стоп дактиля).

 

 

Сивиллины изречения были записаны греческими гекзаметрами.

 

 

Апулей в «Апологии» передаёт рассказ Варрона, что траллийцы во время войны с Митридатом обратились к прорицателям, и ребёнок, погружённый в транс, в ста шестидесяти стихах предсказал исход войны.

 

 

Тацит (Анналы, кн. II, 54) сообщает: «Жрец осведомляется у желающих обратиться к оракулу только об их числе и именах; затем, спустившись в пещеру и испив воды из таинственного источника, чаще всего не зная ни грамоты, ни искусства стихосложения, жрец излагает складными стихами ответы на те вопросы, которые каждый мысленно задал Божеству».

 

 

Знаменитый критский философ и поэт Эпименид (VII-VI вв. до н.э.), обладавший, по преданию, даром прорицания, творил гекзаметрические поэмы.

 

 

Античные натурфилософы для изложения своих мыслей пользовались поэтической формой и эпическим гекзаметром. Именно так в поэме «О Природе» излагал своё учение странствующий рапсод Ксенофан (VI в. до н.э.), затем его ученик Парменид (поэма «О Природе») и другие поэты-представи­тели одной из важнейших философских школ – элейской.

 

 

Слывший ведуном и чародеем мыслитель Эмпедокл (V в. до н.э.), следуя традиционному пути песнопений, излагал свои философские поэмы «О Природе» и «Очищения» гекзаметром.

 

 

Все античные писатели замечают, что, когда пророчица вещает в состоянии вдохновения, её лицо необычайно преображается, её речь делается ритмической и голос её крепнет; в нём чувствуется такая внутренняя сила, когда она произносит свои предсказания величест­венным и торжественным напевом.

 

 

Древняя поэзия представляла естественное выражение всякого сильного, цельного душевного движения, порыва или чувства, прежде всего – религиозного. Волевая и эмоциональная энергия создателя стиха бессознательно для него самого воплощалась в ритмическую речь и даже переходила в мелодичное пение.

 

 

Древнеиндийское предание гласит, что подвижник Вальмики однаж­ды залюбовался парочкой куликов, предающихся друг другу на ветви дерева. Внезапно самец с пронзительным криком падает наземь, сражён­ный стрелой подкравшегося охотника, а овдовевшая его подруга зали­вается горестным плачем. Вальмики потрясён до глубины души. Его сердце переполняется гневом и жалостью. Охваченный состраданием, он проклинает охотника, и слова проклятия неожиданно для него самого оказываются мерными строками стихов, а вся речь выливается в поэти­ческую импровизацию – поэму. Немного спустя Вальмики сознаёт, что гибель птички исторгла из его сердца неведомый прежде размер песно­пения – шлоку. Этим размером он затем слагает прекрасную эпическую поэму – песнопение о Раме – «Рамаяну».

 

 

На родство интонаций взволнованной словесной речи и музыкаль­ной мелодии обращали внимание многие языковеды и музыковеды. Подме­чено, что чем эмоциональнее, возвышеннее звучит речь, тем более обретает она дифирамбический ритм (как у сомнамбул) и при­ближается к пению.

 

 

В сагах неоднократно упоминается о скальдической импровизации, когда человек, подвергающийся смертельной опасности, вдруг начинает говорить мерными стихами.

 

 

Знаменитые пророчицы-монтанистки Присцилла и Максимилла облекали свои прорицания в ритмические мелодичные напевы.

 

 

Во время обрядов различных религиозно-экстатических общин и братств («хлысты» и т.п.) обычная речь возвышалась до ритмической напевной декламации, и пророчества произносились речитативами.

 

 

В связи с этим обращают на себя внимание наблюдения нашего крупнейшего психиатра, проф. С.С. Корсакова, который в «Курсе психиатрии» (М., 1901. С. 288) пишет, что у истеричных, склонных к сом­намбулизму больных, обычно косноязычных и недалёких, в возбуждённом состоянии «речь изменяется в своём темпе, делается быстра, словообильна, плавна, больной сыплет рифмами, созвучиями, поговорками и говорит стихами».

 

 

В диалоге «Ион» Платон устами Сократа поучает рапсода Иона: «Как корибанты пляшут в исступлении, так и они (поэты) в исступ­лении творят эти свои прекрасные песнопения; ими овладевают гармония и ритм, и они становятся вакханками и одержимыми… И он (поэт) может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступлён­ным и не будет в нём более рассудка: а пока владеет рассудком, ни­какой человек не способен творить и прорицать» (Ион, 534 А-В).

 

 

«И Демокрит говорит, что без безумия не может быть ни один великий поэт», – замечает Цицерон. Любопытно сравнить со словами фран­цузского писателя Ж. Кокто – одного из основателей и столпов сюрреа­лизма: «Ничто не может быть менее нормальным для поэта, чем сходство с нормальным человеком».

 

 

То же самое можно сказать и о Волхвах, ибо Волхв – тот же Поэт, ДО БЕЗУМИЯ ВЛЮБЛЁННЫЙ В ПРИРОДУ. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Доброслав 

 

Логин:

Пароль:

Забыли пароль?