Вкус к власти

«...Нас вырастил Сталин, на верность народу,
На труд и на подвиг он нас вдохновил!»
(Гимн Советского Союза)


Я учился в маленькой школе военного городка. Городок еще не залечил раны войны, еще не были разобраны развалины взорванных домов, еще не была отремонтирована расколотая бомбой танцплощадка, еще затянулись окопы и воронки. Вся земля засеяна была посевом войны - нашими и немецкими патронами, минами и снарядами, исковерканным и целым оружием, сожженный «Тигр» визжал ржавыми люками возле Нового стрельбища...

А в школе следы войны были иными. Мы, послевоенная поросль, учились в младших классах, серьезные почти взрослые ребята, родившиеся до войны, учились в старших, а вот средних классов как бы и не было - война не дала родится этому поколению.
Вот этих, старших ребят, я и запомнил.
Они были совсем другими, не такими, как мы.


На станции метро «Орехово» сейчас постоянно тусуется какая-то странная молодежь студенческого и старшешкольного возраста. Они одеваются в какие-то диковинные плащи, на поясах деревянные мечи, в руках - деревянные щиты. Понятно, что идет какая-то ролевая игра, они изображают каких-то литературных персонажей, что-то разыгрывают. Совершенно аналогичная игра шла и тогда, в маленьком военном городке Прикарпатского военного округа, от которого до ближайшей железнодорожной станции километров пять с гаком. Но те мечи и те щиты, которые делали тогдашние ребята, куда больше походили на настоящие. И театрализованные поединки, которые они устраивали, захватывали дух. И мечи, и щиты были разных форм, у кого-то в восточном, татарском стиле, у кого-то в русском - тоже у каждого была своя роль. И была тогда мода - носить на поясе финку. Не помню сейчас, настоящие это были ножи или деревянные, но очень хорошо помню самодельные ножны, фасонисто и аккуратно сделанные из картона, из кожи, из дерева. Наверное, все же настоящие - кто там обращал внимание на финку, когда почти в каждом сарае лежал настоящий немецкий штык - удобный инструмент, чтобы наколоть щепы для растопки.

Вот это мастерство, рукодельность, и были для нас предметом зависти и подражания. Простые вещи - свисток, вырезанный из дерева или выгнутый из металлической окантовочной ленты; рогатка, вырезанная из толстой авиационной фанеры, с красной авиационной резиной и даже каким-то прицелом; тросточка, украшенная орнаментом - делались как-то очень добротно, добросовестно, по-взрослому.

Ребята читали, передавая из рук в руки, интересные книжки - про устройство паровозов (до сих пор помню картинку «паровоза будущего» - обтекаемого, с зализанными формами, с трубой, напоминающей сопло реактивного самолета), про корабли. После этой книжки началось повальное увлечение морскими моделями - старшие мастерили кораблики, грубоватые, но пересекающие под парусами любую лужу. Помню книжку по математике, которая так же ходила по рукам. Я мало что тогда понял, но запомнил, что мальчик попадает в страну чисел, его сопровождает какая-то Розалинда или Розамунда - математическая величина, почему-то с длинным языком, которая все время повторяет ему «не выводите меня из себя!». А когда он выполняет по неосторожности какое-то математическое действие, она «выходит из себя», выворачивается наизнанку, как резиновая кукла. После этой книжки началось повальное увлечение математикой, мальчишки придумывали и задавали друг другу сложные задачки.

Но, может быть, главной чертой старших, поколения, выращенного Сталиным, была не серьезность и умение работать, доводить дело до конца, а был вкус к власти, умение организоваться, какая-то внутренняя дисциплина, умение командовать и подчиняться.

Это была не власть над нами, малышами - к нам было отношение снисходительно-заботливое, нам отдавали самодельные игрушки - те же кораблики, водяные мельнички, свистки. У старших были свои «команды» (ну, «Тимур и его команда»), в которых были командиры и рядовые, своя иерархия и дисциплина. Командиров уважали - и не за кулаки - в городке я не помню ни одной серьезной драки между ребятами, а именно за умение организовать, дать идею, добиться ее исполнения.

У меня сохранилась фотография 1956 года, сделанная в гостях у Витьки Антипова, десятиклассника. Я, третьеклассник, сижу на стуле, на физиономии гордость от того, что рядом, дружески положив мне на плечо руку сидит этот самый Витька. А он уже умеет отлично фотографировать - снимок сделан его ФЭДом в автоматическом режиме - и даже делать цветные снимки. Повторю - 1956 год, маленький военный городок, а ведь цветное фото освоили тогда еще далеко не все фотоателье.

Можно, конечно, считать, что это традиционное отношение мальчишек к старшим товарищам. Но я вырос, сам стал старшеклассником - и понял, что и я, и мои сверстники, выросшие при клоуне Хрущеве, были совсем иными.

Воспитывают не книжки, не лекции, не поучения - воспитывает атмосфера в семье, в школе, в стране. И атмосфера сталинских времен, атмосфера уважения к главе Державы, атмосфера порядка, строгости и ответственности, была совсем иной, чем при Хрущеве. Мог ли я уважать этого лысого толстяка, если с детства слышал анекдоты о его глупости и хамоватости, если в старших классах спорил с учительницей обществоведения, доказывая, что построение «коммунизЬма а'ля Хрущев» (Хрущев именно так и произносил: «коммунизЬм») - затея идиотская? И не я один - все поколение росло в этой атмосфере. А каков поп - таков и приход, для нашей страны пословицы точнее нет.

И вот эту разницу между поколениями, между «сталинцами» и «хрущевцами» я чувствовал всю жизнь.
В старшем поколении был вкус к власти и ответственности - в нашем не было. В старшем поколении было уважение к работе руководителя - у нас не было.

Потому что при Сталине руководящее кресло было не мягким вместилищем седалища, как при Хрущеве, а жестким и неудобным сидением. И, бывало, с этого сидения отправлялись на другое сидение - на Колыму. За глупость, за неумение работать, за срыв дела, которым взялся руководить. А при Хрущеве за то же самое «перебрасывали» в другое руководящее кресло. Ответственность исчезла - и исчезло уважение к руководству.
И это было понятно и очевидно всем - с детских лет. И поэтому утерян был вкус к власти, и поэтому любого, кто претендовал на руководящий пост - начиная со звеньевого в пионерском отряде - подозревали в карьеризме, желании устроиться в теплом кресле.

Эта разница между сталинским и хрущевским поколениями была видна всю жизнь. Люди, которые были на несколько лет старше меня - были другими.

Вспоминаю одного из них, из того, сталинского поколения.
Лошаков Вячеслав Николаевич. Что называется - «простой советский супермен», с такой же простой советской биографией. В институте - комсомольский лидер, причем лидер не той, хрущевской, а сталинской закваски, умеющий и руководить и отвечать за дело. Организатор стройотрядов, и не только организатор, но и мастер, вкалывал сам наравне с другими. Спортсмен - самбист, яхтсмен, горнолыжник (в СССР «элитные» виды спорта были доступны всем). Аспирантура, диссертация - в тридцать с небольшим становится доктором технических наук. И не «просто так» - занимается самой «продвинутой» наукой, автоматизацией проектирования, учит ЭВМ создавать новые ЭВМ.

Когда в НИИ возникла критическая ситуация, когда отдел, в котором был бестолковый руководитель, сорвал разработку испытательного программного обеспечения для спутника, возглавил комплексную бригаду и отправился в командировку, чтобы за два месяца сделать то, над чем работали два года.

Умный, жесткий, волевой, со вкусом к власти, он собрал лучших молодых программистов предприятия (горжусь, что и я оказался в их числе), и организовал работу.
И работа была сделана. Работали в две-три смены, круглосуточно, не считаясь со временем. А он - работал больше всех. Я помню случай, когда он ДВОЕ С ПОЛОВИНОЙ СУТОК, двое с половиной суток, по часам! - работал за пультом наладки бортовой машины. А работа за пультом - это набирать команды тумблерами «единица-ноль», это держать в памяти все устройство машины и прохождение команд в тактовом и пошаговом режиме, это мгновенно переводить двоичные числа в восьмеричные и обратно, да еще в двух форматах, данных и команд, это представлять все написанные программы и их взаимодействие - и так двое с половиной суток!

Можно ли было при таком командире работать плохо? Нет, вся бригада работала хорошо, никто в грязь лицом не ударил. Но никто и не мог бы быть таким мотором, командиром и комиссаром. Мы, конечно, уважали его, но и немного фрондировали, ныли, что перерабатываем, и вообще... (хотя не было случая невыполнения задания). Ну, вот считалось у нас, «хрущевцев» это хорошим тоном - фронда по отношению к начальству. А он этого не понимал.

Командование, управление, имеет свою поэзию и романтику, свое мастерство и свое искусство. Это не лидерство - лидерство держится на авторитете, харизме, добровольном подчинении, но это совсем не то. Я и сам был лидером и в институте, и на работе, но поста руководителя старался избегать до последней крайности. Лидер только хвалит - руководитель должен и наказывать. Да и ответственность у лидера и у начальника совершенно разная.

Хорошему руководителю подчиняешься с радостью, и даже готов терпеть его вспышки и несправедливость - вот таким руководителем, сталинской закваски, был С.П. Королев. Недаром, когда умер Сталин, Королев обратился в ЦК с письмом, предлагая построить для Сталина невиданный, вечный и величественный мавзолей из космического стекла по новейшим технологиям. Блестящая идея - у Королева же был великолепный вкус и артистическая натура, такой памятник Сталину был бы и памятником созданным по его воле космическим технологиям, прорыву к звездам, который готовился по сталинскому заданию в засекреченных НИИ и на ракетных заводах...

И если в том, сталинском поколении процент потенциальных руководителей был высок, вкус к власти, к руководству был у многих, то уже в нашем поколении таких было очень мало.

И все чаще мне кажется, что именно тогда, когда начало уходить на пенсию то, сталинское поколение, и случилась катастрофа. Управлять стало некому, вкус к власти был потерян.

Помню пророческую пьесу советских времен (название не вспомню) - там главную роль играл Ульянов, роль директора огромного завода. Директор куда-то уезжает, а его замы, каждый из которых неплохой мужик, не могут наладить работу. Завод вот-вот остановится. И вот появляется директор - Ульянов сыграл его каким-то несимпатичным, неприятным, с перекошенным лицом, шаркающей походкой - этакая пародия на старого Брежнева. Но у него есть вкус к власти - он раздает приказы и выговоры, принимает решения и находит оптимум, все замы, и получившие похвалу, и получившие «строгача», начинают вертеться согласованно, как шестерни в коробке передач - и завод входит в ритм.

Ну, а когда на место, где вкус к власти нужен особенно, втерся Горби - все пошло наперекосяк. И пришло к тому, к чему пришло...


Александр Трубицын