Антирусскость советского патриотизма

 Одна из самых сложных логических задач – представить подробное объяснение тем вещам, которые для тебя самого являются бесспорными. Воспринимая некие аргументы как само собой разумеющиеся аксиомы или объективные истины, ты сам для себя их не объясняешь, поскольку попросту не нуждаешься в подобном объяснении. И сталкиваясь с необходимостью объяснить их, сначала испытываешь некоторое недоумение «А что, это ещё надо объяснять?». Так, мне не раз доводилось встречать профессоров математики, испытывающих подлинные трудности в попытке объяснить собственным детям азы школьного курса этой замечательной науки. А теперь приходится испытывать нечто подобное, сталкиваясь с необходимостью объяснять суть так называемого «бело-красного спора», волны которого периодически сотрясают наше информационное пространство.

Противники русского движения зачастую представляют его как спор о «вопросах столетней давности», о «знамёнах и эмблемах», о «памятниках и досках», одним словом, как нечто малозначимое и несущественное, через которое можно переступить и отбросить, и вообще, препятствие для «совместной борьбы с общим врагом». Данная уловка, как и множество других явных и скрытых манипуляций, не только работает в пользу одной из сторон этого условного спора, но и, что самое главное, намеренно искажает его смысл в глазах широкой общественности, низводя до уровня какого-нибудь отвлечённого, маргинального диспута «общества любителей бабочек».

Делается это с абсолютно понятной целью – не позволить русскому самосознанию вырваться из губительной «красной ловушки». Но к сожалению, понимание того, насколько эта ловушка губительна, свойственно далеко не всем русским людям. Иначе подобные уловки просто бы не работали. А они, увы, работают. Поэтому приходится возвращаться к этому вопросу и объяснять некоторые простые истины.

Давайте чётко определимся с постановкой вопроса. У нас нет какого-то отдельного «бело-красного спора» на историческую тему, у нас есть фундаментальное противоречие между русской и советской ценностными системами и социальными моделями, пронизывающее все сферы общественной жизни. Какой бы вопрос ни поднимался в публичном пространстве, это противоречие проявляется в первую очередь. Разумеется, наиболее острую наглядную форму оно приобретает в вопросах исторической памяти, но опять-таки это не сугубо узкий вопрос памяти о конкретном событии, годовщина которого надвигается на нас самым непосредственным образом, а вопрос о преемственности государственной традиции России, её исторической укоренённости. Однако и вне этого базового разделения русско-советский раскол оказывается первостепенным, задающим рамки общественной дискуссии.

А своего апогея он достигает, несомненно, в отношении русского вопроса, который для советской ценностной системы является краеугольным камнем как тот самый значимый Иной, противопоставление которому активирует всю эту систему, а его исчезновение, соответственно, полностью её разрушает. Это типичное свойство любых систем, построенных на отрицании какого-либо антипода, – в его отсутствие они просто теряют свой смысл. Поэтому даже если этого антипода в реальности нет, они будут его создавать даже на пустом месте. Так же, как свидомиты в отсутствие реального конфликта с Россией, будут создавать ей, выискивая «бытовых сепаратистов» и воюя с русскими фильмами и песнями, так и советская сторона будет всегда искать те проявления русскости, с которыми ей нужно бороться, а память о Белом движении даже в мельчайших её проявлениях – лучший катализатор этой борьбы.

Избежать активации русско-советского раскола в отечественной политической дискуссии даже при большом желании не получится. Хотя бы по той простой причине, что политика как таковая – это прежде всего процесс политического осмысления культурных различий, придания им политического смысла и конструирования на их основе более или менее консолидированных сообществ. Это процесс включения и исключения, определения допустимой степени плюрализма и гомогенности, передвижения той границы между «мы» и «они», которая превращает одну часть политики во внутреннюю, а другую – во внешнюю. И это касается не только и не столько государств, сколько социальных сообществ, взаимодействия внутри которых строятся на основе принципа солидарности (см. «Русская солидарность и русский политический проект»), а вовне – на основе стремления обеспечить сохранение своего сообщества.

Русско-советский идентификационный раскол уже активирован в нашей политике как основное культурное различие, основная «линия разлома», из которой произрастают уже различия с другими порождёнными советчиной русофобскими идентичностями – западнической, самостийнической и эрефянской. То есть сам по себе этот раскол – величина постоянная, меняется только степень его проговариваемости, артикулированности в публичном пространстве.

Окончательно он может быть устранён только тогда, когда одна ценностная система окончательно поглотит другую. Причём советская система этого сделать не сможет по определению: как и любой системе, построенной «от противного, на отрицании антипода, ей всё равно будет нужен русский антипод, которому она будет противостоять. Только смысл противостояния будет заключаться в том, чтобы забрать у этого антипода и присвоить себе его русское имя, навесив ему взамен как можно более уничижительные ярлыки. А вот русское самосознание в нормальных условиях очень быстро поглотит советчину, потому как естественное и живое всегда с лёгкостью поглощает искусственное и мертворожденное, как зеленеющая трава в конечном итоге поглощает даже бетонные плиты.

Собственно, если советское просто устранить из публичного пространства, не проговаривать его и не акцентировать на нём внимание, общество быстро потеряет интерес к нему, и оно отомрёт само собой, естественным путём. А если обществу будет предложена адекватная модель русской идентичности, этот процесс придёт к своему логическому завершению очень быстро. Ведь советский патриотизм для большинства – это единственно доступный и понимаемый вариант патриотизма как такового, приверженность которому не является сознательным идеологическим выбором, а скорее некоторой ностальгической инерцией, действующей в силу того, что ничего другого в этой «нишевой категории» обществу не предложено. Нередкими бывают случаи, когда неравнодушные энтузиасты начинают глубже погружаться в тему, изучать историю и современное положение вещей и сами принимают русскую сторону. Но это индивидуальные случаи, а обществу в целом на уровне массовой культуры нужно предложить готовый целостный эталон.

Проблема заключается в том, что и власть, и различные условно оппозиционные группировки прикладывают массу усилий для того, чтобы в этой нише так ничего сопоставимого и не появилось и чтобы неосознанный инерционный советский патриотизм перерос в осознанный идеологический выбор, либо в пользу советской ценностной системы, либо в пользу эрефянства как системы, основанной на эрзац-версии советского патриотизма, но предполагающей высокую степень конформизма с нынешней реальность и, как следствие, дающей право на общественное одобрение.

Для эрефянства советский патриотизм был и будет критическим концептуальным компонентом, необходимым, во-первых, для обоснования тех его составляющих, которые непосредственно наследуют советской системе, как та же национальная политика, а во-вторых, для удержания патриотического поля в таких рамках, где бы исключалось и подавлялось русское начало. А поскольку, как мы говорили, без регулярного «подстёгивания», без артикуляции в публичном пространстве и противопоставления русскому антиподу советский патриотизм не сможет сохраниться как общественная модель, ему необходима «подпитка» в виде открытых столкновений с носителями иного мнения, но не такой почве, которая бы не представляла прямой угрозы для власти.

Заметьте, именно столкновений, а не дискуссий, диспутов или прений. Это мы из вежливости называем данный феномен «бело-красным спором», на деле же речь идёт о том, что в сети метко именуют «срачом»  – оскорбительной руганью уничижительного характера. Советской стороне нужен не компетентный обмен мнениями в рамках общепринятых правил вежливости, а исключительно возможность для коллективного изобличения неугодных людей или событий в максимально неуважительной, хамской манере. Такие коллективные излияния подпитывают «единодушие» сторонников советского патриотизма, укрепляя их моральную правоту и уверенность в собственной силе.

Власть периодически подбрасывает им поводы для подобных излияний, и есть все основания полагать, что события, развернувшиеся на этом фронте в уходящем году, служат лишь прелюдией к более масштабным провокациям в году наступающем. Вся красная пропа***ская братия из сурковских закромов, успевшая отметиться неоценимым вкладом в дело слива Новороссии, подключилась к разогреву «советской массовки».

Делается это традиционным способом – серией вбросов о тех или иных исторических персонажах или перипетиях времён Гражданской войны. Историческая тема для власти – наиболее удобная для проворачивания таких афер, поскольку позволяет достичь нужного эффекта с минимальным собственным участием в процессе, а чаще оставаясь как бы над ним. Мы уже предупреждали об этом трюках в наших предыдущих публикациях (см. «Манипуляция историей»): власть выбирает для своих вбросов спорные или неоднозначные фигуры, заранее намечая события, вокруг которых должны разгореться баталии, и график нагнетания информационной волны. При этом она ограничивает условную «белую» сторону таким образом, чтобы её позицию либо представляли не самые достойные люди, либо делали это не самым достойным образом. В итоге, полноценной «белой» стороны, такой, которая бы заставила власть хотя бы для приличия уважать мнение целого ряда людей, у этих срачей нет. Это не значит, что её нет вообще, это значит лишь то, что в ходе моделировании подобных провокаций её необходимо представлять именно в подобном виде, создавая иллюзию многочисленности и обоснованности «красной» стороны. Если уж совсем попросту, красной своре бросают кролика, на которого она всей массой задавливает, получая нужный для собственной «подпитки» импульс.

Зачем власти понадобился разогрев красной толпы на данном этапе? В первую очередь, конечно же, это продолжение программы по нейтрализации ошеломляющего «эффекта Новороссии», напугавшего не только власть, но и её западных партнёров. Восстание в Новороссии как раз и показало то, о чём мы говорили выше, – что в ситуации, когда советская позиция не артикулируется, русское начало естественным образом берёт своё, и оно вполне способно мобилизовать русское большинство, несмотря даже на инерционный советский патриотизм. В подобных ситуациях как раз вскрывается его нежизнеспособный искусственный характер, его невозможность организовать людей вне привычных форм сетевого срача. Но ещё больше вскрывается его антирусская сущность, категорическая направленность против воссоединения и возрождения русского народа. Недаром красные структуры отработали на ура информационное сопровождение слива Новороссии. А после этого взялись за отработку провокационных вбросов власти.

Однако, помимо этой очевидной цели, ощущается какая-то иная, скрытая задача, которую ставят кураторы процесса красной массовке. Такое впечатление, что власть готовит её на «всякий пожарный» для переброски из сети в реальность. Только вот для чего это делается, пока неясно. То ли формируется подстраховка в виде новой Поклонной на случай возникновения новой Болотной (не зря соответствующую структуру сразу назвали «Антимайданом»). То ли прорабатывается возможность организации социальных протестов на базе советских патриотов или же купирования оных с помощью перехвата управления. Пока сказать сложно. Но процесс в этом направлении явно идёт.

Для русского движения этот процесс представляет собой вызов одновременно в нескольких плоскостях. Разумеется, в первую очередь, это вызов в идеологической плоскости. Не зря в последние недели резко активизировался известный провокатор Корнев, апологет «русификации советчины» на почве «продовольственной ностальгии» и левых лозунгов. Его попытки выставить советский патриотизм идеологией «русского большинства», а социалистическую идею – идеей благополучия большинства, доходят до откровенного маразма, но для некоторой аудитории такие приёмы оказываются весьма действенными, создавая некую иллюзию непротиворечивости русской и советской ценностных систем. Нет нужды говорить, что в конечном итоге это играет на руку советчине, которая будто бы избавляясь от своего антирусского характера (а Корнев, в отличие от менее изобретательных коллег по цеху, не старается обелить репрессии против русских, а наоборот, их осуждает и всячески дистанцируется, будто бы выводя этот вопрос за скобки и предлагая всяческие компромиссы), становится «частью русской традиции».

Если бы эти ухищрения ограничивались лишь попытками придания советской модели признаков совместимости с русской, это, возможно, ещё можно было бы воспринимать всерьёз. Однако они идут в одном пакете с оправданиями социалистической идеи как таковой, причём так же, как советчина выставляется Корневым этаким эрзац-вариантом русскости, так и социалистическая идея в его интерпретации – это такая благостная мантра из рубрики «чтобы большинству было хорошо, тепло и сытно». Чем может быть чревато подобное отношение к идее социализма, понятно не только из нашего собственного исторического примера, но и из вполне современного примера Европы, события в которой наглядно доказывают, какие именно социальные группы являются приоритетными для социалистической идеи.

И это совсем не «трудящиеся массы», как рисовалось долгие годы, а именно что «общественные низы», если не сказать отбросы, любого социального происхождения. Наиболее отсталые, маргинализированные классы, не способные занять какое-либо подобающее место в существующей иерархии и готовые эту иерархию рушить. Подходят для этого «трудящиеся массы» – возьмём их, появятся более «обездоленные» кандидаты – переключимся на новую среду. Причём неважно, какой количественный процент на самом деле эти деклассированные слои составляют от всего населения страны, добавить нужное количество всегда можно с помощью миграции и других нехитрых приёмов. Главное, чтобы этого количества было достаточно, чтобы создать иллюзию «воли народа» или «стремления большинства». А дальше уже всё пойдёт по накатанной, когда во имя «стремления большинства» сначала уничтожается интеллектуальное меньшинство, а потом разрушаются и основы для элементарной жизнедеятельности всего общества. Потому как квинтэссенция социалистической идеи – это никакое не благополучие большинства, а разрушение сложившихся общественных устоев и социальных иерархий вплоть до блокирования их нового формирования. А под какими лозунгами это делается и руками каких именно слоёв, зависит исключительно от текущей конъюнктуры.

Опасность такого «протаскивания» советскости через «задний ход», благодаря акцентированию каких-либо положительных примеров советского периода или эксплуатации элементов созданной в то время массовой культуры, или просто задевая сугубо личный эмоциональный опыт, очевидна: с помощью подобных манипуляций советская ценностная система получает полное оправдание как породившая для русских не только массовые репрессии, но и относительное благополучие. Происходит стандартная подмена понятий: если даже в стеснённых обстоятельствах человек испытывает какие-то положительные эмоции, значит, именно эти обстоятельства данные эмоции и породили, поэтому не такие уж они и плохие, а может даже, вообще прогрессивные и благополучные.

Эта простая смысловая игра не только льёт воду на мельницу советской пропаганды, но и серьёзно подыгрывает кремлёвской пропаганде, которая так же использует советский ресантимент для собственной легитимизации. В основе этого процесса лежит придание легитимности тем русофобским идентичностям, которые претендуют на вытеснение русскости, нормализация их восприятия как вполне достойный и заслуживающих уважения позиций. А попросту говоря, нормализация патологии с перспективой её возведения в ранг нормы. Это порождает другой негативный процесс – размывание собственно русской идентичности и приглушение стремления людей к её формированию и утверждению. Пропаганда навязывает обществу представление о том, что стремление к утверждению русской идентичности является чем-то недостойным и неадекватным, тогда как нынешнее положение, включая пресловутую многонациональность и доминирующее положение нацменских элит – это норма и благо для нашего общества, с которой необходимо мириться как с должной данностью. Такая установка приводит к искажению общественного сознания и, что самое важное, к подавлению сопротивляемости русских сил. Рядовой русский обыватель начинает воспринимать сложившееся положение вещей как нормальное, и это восприятие за долгие годы уже въелось в него до такой степени, что не только попытки его изменить, но и попытки представить альтернативу ему кажутся заранее обречёнными на неудачу. Русские начинают мириться со злом и воспринимать его как не такое уж зло, особенно если ему противопоставляется нечто ещё более ужасное.

Задача русского движения заключается в первую очередь в том, чтобы доказать ненормальность текущего положения с точки зрения русских интересов и, демонстрируя то, как антирусские силы целенаправленно подавляют русское самосознание общества, заставить его искать и конструировать новые формы русскости идентичности как на индивидуальном, так и на коллективном уровне.

Но помимо сугубо идеологического, всплеск советского патриотизма вокруг исторической тематики несёт в себе ещё и чисто организационный вызов для русского движения, заманивания его в своеобразную ловушку в виде ложного выбора потенциальных союзников – либо вместе с красными бороться против «общего врага» в лице кремлёвской власти, либо бороться с красными и получать обвинения в подыгрывании власти.

Полагаю, нет нужды говорить, насколько ложен этот мнимый выбор. Говорить о наличии «общего врага» не приходится, по той простой причине, что с 1993 года красные ни разу не выступали против действующей власти и, более того, не гнушались вставать на сторону власти в вопросах, касающихся интересов русских. Собственно, весь нынешний «многонациональный патриотический бомонд» РФ – это деятели советского периода, не стесняющиеся прикрывать власть своим дутым авторитетом и с особым рвением отстаивающие её антирусскую национальную политику.

Когда речь идёт об оппонировании её политическому курсу, у русских патриотов и сторонников советскости, как выясняется, совершенно разные к нему претензии. И если некоторые социальные лозунги необольшевиков русские патриоты с натяжкой ещё могли бы поддержать, то необольшевики никак не поддержат русских в их стремлении к обретению самостоятельной политической субъектности.

Примечательно, что аналогичный трюк «объединимся против власти, несмотря на некоторые разногласия» активно используются и западники. «Профессор» Соловей не устаёт на каждом углу повторять, что националисты всё равно объединятся с западниками в противостоянии Кремлю, а вопросы Крыма и Новороссии уже утратили общественный резонанс, и разногласия в их отношении не станут препятствием для такого объединения. И надо признать, эта позиция даже более опасна для нас, нежели мнимый «раскол патриотов из-за советского вопроса». Потому как у нас уже есть вполне осязаемый опыт в виде событий конца 2011 – начала 2012 года, когда советские дружно пошли защищать власть от «белоленточной угрозы», а Болотная площадь осталась единственным местом выражения протеста против власти.

Поэтому сохраняя и отстаивая русскую точку зрения на исторические события, мы никоим образом не «подрываем единство патриотов», а наоборот, сопротивляемся провокационным действиям власти и её штатных красных выкормышей. Мы должны твёрдо придерживаться своих позиций, отдавая себе отчёт в том, что ни советские, ни западники не являются нашими союзниками. Мы должны набрать такой политический вес, когда бы не нам предлагали выбирать, кого из русофобов поддерживать, а когда мы сами выступали ведущей оппозиционной силой, с которой приходилось бы считаться власти и к которой были бы вынуждены присоединяться все, кто хочет этой властью бороться. А для этого нельзя играть по навязываемым правилам власти и вступать в сетевые срачи с её провокаторами, но и нельзя идти у них на поводу и соглашаться на мнимые компромиссы в принципиальных для нас вопросах русской идентичности, в том числе и русской исторической памяти. Собственно, раскрытие истинной сути вбросов и провокаций власти с помощью прикормленных ею советских пропа***ов должно быть нашей первостепенной задачей в этом процессе.

В какой-то степени, они даже играют нам на руку, усиливая антагонизм между русским народом и советским общностью и позволяя наглядно представить широкой публике русско-советский раскол во всей его очевидной глубине. Особенно хорошо этот эффект усиливают откровенно хамские и мразотные реплики красных, демонстрирующие степень их презрения к русским как «антисоветскому мусору». Подобные тирады создают непреодолимую пропасть не только между русскими и советскими, когда никакой порядочный человек не может поддерживать подобную мерзость, но и демонстрируют подлинные намерения власти, не только не пресекающей, но и поощряющей это хамство, производящее закономерно отвратительное впечатление на тот сегмент аудитории, который пока не дошёл до собственного понимания этих особенностей.

Противник даёт нам неплохой шанс усилить собственную консолидацию и привлечь симпатии широкой публики. Вопрос лишь в том, как русская сторона сумеет его использовать в своих целях.

 politnotes