... Максим понял, что находится в гигантской ловушке, что контакт
сделается возможным только тогда, когда ему удастся буквально вывернуть
наизнанку естественные представления, сложившиеся в течение десятилетий.
По-видимому, это уже пытались здесь проделать, если судить по
распространенному проклятию "массаракш", что дословно означало "мир
наизнанку"; кроме того, Гай рассказал о чисто абстрактной математической
теории, рассматривавшей Мир иначе. Теория эта возникла еще в античные
времена, преследовалась некогда официальной религией, имела своих
мучеников, получила математическую стройность трудами гениальных
математиков прошлого века, но так и осталась чисто абстрактной, хотя, как
и большинство абстрактных теорий, нашла себе наконец практическое
применение - совсем недавно, когда были созданы сверхдальнобойные
баллистические снаряды...
________________________________________________________________________________
... - Равновесие... - произнес вдруг громкий хриплый голос. - Я вам уже
говорил это, Мак. Вы не захотели меня понять...
Непонятно было, откуда идет голос. Все молчали, скорбно потупившись.
Только птица на плече Колдуна топталась, открывая и закрывая желтый клюв.
Сам Колдун сидел неподвижно, закрыв глаза и сжав тонкие губы.
- Но теперь, надеюсь, вы поняли, - продолжала вроде бы птица. - Вы
хотите нарушить это равновесие. Что ж, это возможно. Это в ваших силах. Но
спрашивается - зачем? Кто-нибудь просит вас об этом? Вы сделали правильный
выбор: вы обратились к самым жалким, к самым несчастным, к людям, которым
досталась в равновесии сил самая тяжкая доля. Но даже и они не желают
нарушения равновесия. Тогда что же вами движет?..
Птица нахохлилась и засунула голову под крыло, а голос все звучал, и
теперь Гай понял, что говорит сам Колдун, не разжимая губ, не двигая ни
одним мускулом лица. Это было очень страшно, и не только Гаю, но и всем
собравшимся, даже принцу-герцогу. Один лишь Максим смотрел на Колдуна
хмуро и с каким-то вызовом.
- Нетерпение потревоженной совести! - провозгласил Колдун. - Ваша
совесть избалована постоянным вниманием, она принимается стенать при
малейшем неудобстве, и разум ваш почтительно склоняется перед нею, вместо
того, чтобы прикрикнуть на нее и поставить ее на место. Ваша совесть
возмущена существующим порядком вещей, и ваш разум послушно и поспешно
ищет пути изменить этот порядок. Но у порядка есть свои законы. Эти законы
возникают из стремлений огромных человеческих масс, и меняться они могут
тоже только с изменением этих стремлений... Итак, с одной стороны -
стремления огромных человеческих масс, с другой стороны - ваша совесть,
воплощение ваших стремлений. Ваша совесть подвигает вас на изменение
существующего порядка, то-есть на изменение стремлений миллионных
человеческих масс по образу и подобию ваших стремлений. Это смешно и
антиисторично. Ваш отуманенный и оглушенный совестью разум утратил
способность отличать реальное благо масс от воображаемого, - это уже не
разум. Разум нужно держать в чистоте. Не хотите, не можете - что ж, тем
хуже для вас. И не только для вас. Вы скажете, что в том мире, откуда вы
пришли, люди не могут жить с нечистой совестью. Что ж, перестаньте жить.
Это тоже неплохой выход - и для вас, и для других.
Колдун замолчал, и все головы повернулись к Максиму. Гай не вполне
уразумел, о чем тут шла речь. По-видимому, это был отголосок какого-то
старого спора. И еще ясно было, что Колдун считает Максима умным, но
капризным человеком, действующим скорее по прихоти, чем по необходимости.
Это было обидно. Максим был, конечно, странной личностью, но себя он не
щадил и всегда всем хотел добра - не по капризу какому-нибудь, а по самому
глубокому убеждению. Конечно, сорок миллионов людей, одураченных
излучением, никаких перемен не хотели, но ведь они были одурачены, это
было несправедливо...
- Не могу с вами согласиться, - холодно сказал Максим. - Совесть
своей болью ставит задачи, разум - выполняет. Совесть задает идеалы, разум
ищет к ним дороги. Это и есть функция разума - искать дороги. Без совести
разум работает только на себя, а значит - в холостую. Что же касается
противоречий моих стремлений со стремлениями масс... Существует
определенный идеал: человек должен быть свободен духовно и физически. В
этом мире массы еще не сознают этого идеала, и дорога к нему тяжелая. Но
когда-то нужно начинать. Именно люди с обостренной совестью и должны
будоражить массы, не давать им заснуть в скотском состоянии, поднимать их
на борьбу с угнетением. Даже если массы не чувствуют этого угнетения.
- Верно, - с неожиданной легкостью согласился Колдун. - Совесть
действительно задает идеалы. Но идеалы потому и называются идеалами, что
находятся в разительном несоответствии с действительностью. И поэтому,
когда за работу принимается разум, холодный, спокойный разум, он начинает
искать средства достижения идеалов, и оказывается, что средства эти не
лезут в рамки идеалов, и рамки нужно расширить, а совесть слегка
подрастянуть, подправить, приспособить... Я ведь только это и хочу
сказать, только это вам и повторяю: не следует нянчиться со своей
совестью, надо почаще подставлять ее пыльному сквознячку новой
действительности и не бояться появления на ней пятнышек и грубой
корочки... Впрочем, вы и сами это понимаете. Вы просто еще не научились
называть вещи своими именами. Но вы и этому научитесь. Вот ваша совесть
провозгласила задачу: свергнуть тиранию этих Неизвестных Отцов. Разум
прикинул, что к чему, и подал совет: поскольку изнутри тиранию взорвать
невозможно, ударим по ней снаружи, бросим на нее варваров... пусть
лесовики будут растоптаны, пусть русло Голубой Змеи запрудится трупами,
пусть начнется большая война, которая, может быть приведет к свержению
тиранов, - все для благородного идеала. Ну что же, сказала совесть,
поморщившись, придется мне слегка огрубеть ради великого дела...
- Массаракш... - прошипел Максим, красный и злой, каким Гай не видел
его никогда. - Да, массаракш! Да! Все именно так, как вы говорите! А что
еще остается делать? За Голубой Змеей сорок миллионов человек превращены в
ходячие деревяшки. Сорок миллионов рабов...
- Правильно, правильно, - сказал Колдун. - Другое дело, что сам по
себе план неудачен: варвары разобьются о башни и откатятся, а бедные наши
разведчики, в общем, ни на что серьезное не способны. Но в рамках того же
плана вы могли бы связаться, например, с Островной Империей... Речь не об
этом. Боюсь, вы вообще опоздали, Мак. Вам бы прибыть сюда лет пятьдесят
назад, когда еще не было башен, когда еще не было войны, когда была еще
надежда передать свои идеалы миллионам... А сейчас этой надежды нет,
сейчас наступил эпоха башен... разве что вы перетаскаете все эти миллионы
сюда по одному, как вы утащили этого мальчика с автоматом... Вы только не
подумайте, что я вас отговариваю. Я хорошо вижу: вы - сила, Максим. И ваше
появление здесь само по себе означает неизбежное крушение равновесия на
поверхности нашего маленького шара. Действуйте. Только пусть ваша совесть
не мешает вам ясно мыслить, а ваш разум пусть не стесняется, когда нужно,
отстранить совесть... И еще советую вам помнить: не знаю, как в вашем
мире, а в нашем - никакая сила не остается долго без хозяина. Всегда
находится кто-нибудь, кто старается приручить ее и подчинить себе -
незаметно или под благовидным предлогом... Вот и все, что я хотел сказать...
________________________________________________________________________________
... Он ворчал, зевал, чесался, перематывал портянки,
обзывался, но понукаемый, взбадриваемый и подхлестываемый, в конце концов
разговорился и изложил свои представления о причинах войны.
Таких возможных причин было, по его мнению, по крайней мере три.
Может быть, они действовали все разом, а может быть преобладала
какая-нибудь одна. А может быть, существовала четвертая, которая ему,
Зефу, пока еще не пришла в голову. Прежде всего - экономика. Данные об
экономическом положении Страны Отцов хранятся в строжайшем секрете, но
каждому ясно, что положение это - дерьмовое, массаракш-и-массаракш, а
когда экономика в дерьмовом состоянии, лучше всего затеять войну, что бы
сразу всем заткнуть глотки. Вепрь, зубы съевший в вопросе влияния
экономики на политику, предсказывал эту войну еще пять лет назад. Башни,
знаете ли, башнями, а нищета нищетой. Внушать голодному человек, что он
сыт, долго нельзя, не выдерживает психика, а править сумасшедшим народом -
удовольствие маленькое, особенно если учесть, что умалишенные излучению не
поддаются... Другая возможная причина - идеологическая. Государственная
идеология в Стране Отцов построена на идее угрозы извне. Сначала это было
просто вранье, придуманное для того, чтобы дисциплинировать послевоенную
вольницу, потом те, кто придумал это вранье, ушли со сцены, а наследники
их верят и искренне считают, что Хонти точит зубы на наши богатства. А
если учесть, что Хонти - бывшая провинция старой империи, провозгласившая
независимость в тяжелые времена, то ко всему добавляются еще и
колониалистские идеи: вернуть гадов в лоно, предварительно строго
наказав... И, наконец, возможна причина внутриполитического характера. Уже
много лет идет грызня между Департаментом общественного здоровья и
военными. Тут уж кто кого съест. Департамент общественного здоровья -
организация жуткая и ненасытная, но если военные действия пойдут хоть
сколько-нибудь успешно, господа генералы возьмут эту организацию к ногтю.
Правда, если из войны ничего путного не получится, к ногтю будут взяты
господа генералы, и поэтому нельзя исключить возможность, что вся эта
затея есть хитроумная провокация Департамента общественного здоровья.
Между прочим, на то и похоже - судя по кабаку, который везде творится, а
также по тому, что уже неделю орем на весь мир, а военные действия,
оказывается, еще и не начинались. А может быть, массаракш, и не
начнутся...
Когда Зеф дошел до этого места, загремели и залязгали буфера, вагон
содрогнулся, снаружи послышались крики, свистки, топот, и эшелон со
штрафной танковой бригадой тронулся. Уголовники грянули песню: "И снова ни
жратвы нам и ни водки..."
Ладно, сказал Максим. Это у тебя получается вполне правдоподобно. Ну
а как тебе представляется ход войны, если она все-таки начнется? Что тогда
произойдет? Зеф агрессивно прорычал, что он не какой-нибудь генерал, и без
всякого перехода стал рассказывать, как все это ему представляется.
Оказалось, что за время короткой передышки между концом мировой и началом
гражданской войны хонтийцы успели отгородиться от своего бывшего сюзерена
мощной линией минно-атомных полей. Кроме того, у хонтийцев несомненно была
атомная артиллерия, и у ихних политиканов хватило ума все эти богатства в
гражданской войне не использовать, а приберечь для нас. Так что картина
вторжения мыслится примерно следующим образом. На острие Стального
Плацдарма выстроят три или четыре штрафных танковых бригады, подопрут их с
тылу армейской корпусней, а за армейцами пустят заградотряды гвардейцев на
тяжелых танках, оборудованных излучателями. Выродки, вроде меня, будут
рваться вперед, спасаясь от лучевых ударов, уголовщина и армейщина будет
рваться вперед в приступе наведенного энтузиазма, а уклонения от такой
нормы, которые неизбежно возникнут, будут уничтожаться огнем гвардейской
сволочи. Если хонтийцы не дураки, они откроют огонь из дальнобойных пушек
по заградотрядам, но они, надо думать, дураки, и займутся они, надо
думать, взаимоистреблением - Лига в этой суматохе налетит на Унию, а Уния
вцепится зубами в задницу Лиге. Тем временем наши доблестные войска
глубоко проникнут на территорию противника и начнется самое интересное,
чего мы, к сожалению, уже не увидим. Наш славный бронированный поток
потеряет компактность и станет расползаться по стране, неумолимо уходя из
зоны действия излучателей. Если Максим не наврал про Гая, у оторвавшихся
немедленно начнется лучевое похмелье, тем более сильное, что энергии на
подстегивание во время прорыва гвардейцы жалеть не будут... Массаракш! -
завопил Зеф. Я так и вижу, как эти кретины выбираются из танков, ложатся
на землю и просят их пристрелить. И добрые хонтийцы, не говоря уже о
хонтийских солдатах, озверевшие от всего этого безобразия, им, конечно, не
откажут...
Поезд набирал скорость, вагон сильно покачивало. В дальнем углу
уголовники резались в кости - играли на охранника, моталась под потолком
лампа, на нижних нарах кто-то монотонно бубнил, должно быть молился.
Воняло потом, грязью, парашей. Табачный дым ел глаза.
- Я думаю, в генштабе это учитывают, - продолжал Зеф, - а потому
никаких стремительных прорывов не будет. Будет вялая позиционная война,
хонтийцы при всей их глупости сообразят когда-нибудь, в чем дело, и
примутся охотиться за излучателями... В общем, не знаю я, что будет, -
заключил он. - Я не знаю даже, дадут ли нам утром пожрать. Боюсь, что
опять не дадут: с какой стати?
Они помолчали. Потом Максим сказал:
- Ты уверен, что мы поступили правильно? Что наше место здесь?
- Приказ штаба, - пробурчал Зеф.
- Приказ приказом, - возразил Максим, - а у нас тоже есть головы на
плечах. Может быть, правильнее было бы удрать вместе с Вепрем. Может быть,
в столице мы были бы полезнее.
- Может быть, - сказал Зеф. - А может быть и нет. Ты же слышал, что
Вепрь рассчитывает на атомные бомбежки... многие башни будут разрушены,
образуются свободные районы... А если бомбежек не будет? Никто ничего не
знает, Мак. Я очень хорошо представляю себе, какой бедлам сейчас творится
в штабе... Правые ходят гоголем: в правительстве вот-вот полетят головы и
вся эта сволочь полезет на освободившиеся места... - Он задумался, копая в
бороде. - Вепрь вот наплел нам насчет бомбежек, но по-моему он не для
этого подался в столицу. Я его знаю, он до этих вождистов давно
добирается... так что очень возможно, что и у нас в штабе головы
полетят...
- Значит, в штабе тоже бедлам, - медленно сказал Максим. - Тоже,
значит, не готовы...
- Как они могут быть готовы? - возразил Зеф. - Одни мечтают
уничтожить башни, другие - сохранить башни... Подполье - это тебе не
политическая партия, это винегрет, салат с креветками...
- Да, я знаю... - сказал Максим. - Салат.
Подполье не было политической партией. Более того, подполье даже не
было фронтом политических партий. Специфика обстоятельств разбила штаб на
две непримиримые группы: категорические противники башен и категорические
сторонники башен. Все эти люди были в большей или меньшей степени в
оппозиции к существующему порядку вещей, но, массаракш, до чего же
разнились их побуждения!
Были биологисты, которым было абсолютно все равно, стоит ли у власти
Папа, крупнейший потомственный финансист, глава целого клана банкиров и
промышленников, или демократический союз представителей трудящихся слоев
общества. Они хотели только, чтобы проклятые башни были срыты и можно было
бы жить по-человечески, как они выражались, то-есть по-старому,
по-довоенному... Были аристократы, уцелевшие остатки привилегированных
классов старой империи, все еще воображавшие, что имеет место затянувшееся
недоразумения, что народ верен законному наследнику императорского
престола (здоровенному унылому детине, сильно пьющему и страдающему
кровотечениями из носа) и что только эти нелепые башни, преступное
порождение изменивших присяге профессоров Е. И. В. Академии Наук, мешают
нашему доброму простодушному народу манифестировать свою искреннюю,
добрую, простодушную преданность своим законным владыкам... За безусловное
уничтожение башен стояли и революционеры - местные коммунисты и
социалисты, такие как Вепрь, теоретически подкованные и закаленные еще в
довоенных классовых боях; для них уничтожение башен было лишь необходимым
условием возвращения к естественному ходу истории, сигналом к началу ряда
революций, которые приведут, в конечном счете, к справедливому
общественному устройству. К ним примыкали и бунтарски настроенные
интеллектуалы, вроде Зефа или покойного Гэла Кетшефа - просто честные
люди, полагавшие затею с башнями отвратительной и опасной, уводящей
человечество в тупик...
За сохранение башен стояли вождисты, либералы и просветители.
Вождисты - самое правое крыло подполья - были, по выражению Зефа, просто
бандой властолюбцев, рвущихся к департаментским креслам, и рвущихся
небезуспешно: некий Клау-Мошенник, продравшийся в Департамент пропаганды,
был в свое время видным лидером этой фашистской группировки. Эти
политические бандиты были готовы бешено, не разбираясь в средствах,
драться против любого правительства, если оно составлено без их участия...
Либералы были в общем против башен и против Неизвестных Отцов. Однако
больше всего они боялись гражданской войны. Это были национальные
патриоты, чрезвычайно пекущиеся о славе и мощи государства и опасающиеся,
что уничтожение башен приведет к хаосу, всеобщему оплеванию святынь и
безвозвратному распаду нации. В подполье они сидели потому, что все, как
один, были сторонниками парламентских форм правления... Что же касается
просветителей, то это были, несомненно, честные, искренние и неглупые
люди. Они ненавидели тиранию Отцов, были категорически против
использования башен для обмана масс, но считали башни могучим средством
воспитания народа. Современный человек по натуре - дикарь и зверь,
говорили они. Воспитывать его классическими методами это дело веков и
веков. Выжечь в человеке зверя, задушить в нем животные инстинкты, научить
его добру, любви к ближнему, научить его ненавидеть невежество, ложь,
обывательщину - вот благородная задача, и с помощью башен эту задачу можно
было бы решить на протяжении одного поколения...
Коммунистов было слишком мало, почти всех их перебили во время войны
и переворота; аристократов никто всерьез не принимал; либералы же были
слишком пассивны и зачастую сами не понимали, чего хотят. Поэтому самыми
влиятельными и массовыми группировками в подполье оставались биологисты,
вождисты и просветители. Общего у них почти ничего не было, и подполье не
имело ни единой программы, ни единого руководства, ни единой стратегии, ни
единой тактики...
- Да, салат... - повторил Максим. - Грустно. Я надеялся, что подполье
все-таки намерено как-то использовать войну... возможную революционную
ситуацию...
________________________________________________________________________________
... драться тебе придется с дурачьем - со злобным
дурачьем, которое оболванено излучением; с хитрым, невежественным, жадным
дурачьем, которое направляло это излучение; с благоустремленным дурачьем,
которое радо было бы с помощью излучения превратить кукол злобных,
осатаневших, в кукол умиленных, квази-добрых ...
© Аркадий и Борис Стругацкие. "Обитаемый остров" 1968 г.
Меню
14 февраля 2010
5235
21
Vedrus
Функционал
То, что он выгладел в глазах людей этаким "героем," не отменяет того, что он был отличным психотренером, который хорошо понимал психологию масс и мог ими руководить. Войти как раз в роль "лидера" и втиреться в доверие народа.
!, что-то до боли знакомое
