Язык забвения

 Наблюдение за  изменениями языка  - лучший способ понять процесс разрушения общества. Эту глубокую и одновременно политически острую мысль ещё в минувшем веке высказал известный немецкий мыслитель, последователь Хайдеггера,  Георг Гадамер. Философ тогда изучал язык как структуру с позиции двух ключевых дисциплин – семантики и герменевтики. Семантика – рассматривает существующую языковую реальность отстранённо,  а герменевтика, напротив, занимается внутренней стороной общения. Сопоставляя свои исследования, Гадамер пришёл к выводу, что в современном языке произносимые слова и их внутренний первоначальный смысл всё больше расходятся друг с другом.

На самом деле  философ заглянул в бездну. Ведь язык это нечто гораздо большее, чем просто речь или просто текст. Язык способен передавать то, что онтологически не присутствует, через вкладываемый  в  слова смысл или  даже  некий образ смысла. Да-да! В метафизике такое понятие, как «образ смысла», совершенно законно. Смысл слишком связан с онтологией,  существующими вещами, о которых мы имеем то или иное представление. Образ же смысла – это как раз то, что не присутствует в мире осязаемо, но остро ощущается на уровне экзистенции. Передаётся этот образ именно через язык,  который благодаря экзистенциальным ощущениям  может восприниматься намного шире, чем непосредственное высказывание.

Потеря в языке образа смысла отсекает человека от связи с метафизическим уровнем. Если же утрачивается даже первоначальный онтологический смысл слов, значит общество, действительно, разрушается.  Наиболее очевидным это становится в политической жизни, где за внешней стерильной объективностью понятий скрываются социальные предрассудки и партийные интересы.

Например, в слова «тоталитаризм», « диктатура», «насилие» - в современной политической лексике вкладывается исключительно негативный смысл. Термины же «демократия», «права человека», «гуманизм» - однозначно ассоциируются с позитивными явлениями.  Безраздельное господство такой интерпретации даёт возможность причислять социальные феномены  к мировому  «добру» или «злу», в зависимости от интересов хозяев дискурса.  Герберт Маркузе верно заметил, что подобный язык состоит из конструкций, навязывающих искажённый, урезанный смысл понятий. Термины, установившиеся в языке, таким образом блокируют мышление и не дают проникнуть в подлинную суть скрытых за ними вещей и событий. В результате, под видом демократии может господствовать агрессивная плутократия, объявляющая любое активное сопротивление своему режиму насилием и экстремизмом.

Контроль над смыслами слов имеет первостепенное значение, поскольку люди живут в пространстве языка, преодолевать которое пока не научились. Контрэлита борется с элитой за смыслы, но вынуждена так или иначе ориентироваться на термины уже внедрённые в общество. Однако удерживать контроль над значениями слов, если язык теряет реальную связь с бытием,  очень проблематично. Поэтому, по мере разрушения онтологических смыслов, элита всё чаще стала прибегать к  ритуальному лицемерию. Множество лет произносятся речи, сочиняются тексты,  не имеющие к реальности никакого или почти никакого отношения. Между собой  все участники этих ритуалов знают, что используемые ими слова давно уже полые.  Тем не менее, ритуал продолжает совершаться с маниакальной серьёзностью.  Происходит нечто вроде заклинания реальности.

Было бы заблуждением считать, что общество пребывает в полном неведении относительно происходящего. Несмотря не на какие ритуалы, разрыв между языком и реальностью нельзя не почувствовать. Проблема в том, что значительная часть социума воспринимает  ритуальное лицемерие как нечто само собой разумеющееся. И это не только чисто социальный конформизм, но и внутреннее  приятие пустоты.  

Думаю,  понятно, что речь здесь идёт не о каком-то конкретном обществе, а о доминирующей в мире постхристианской цивилизации в целом.

Новейшие технологии, Интернет, обеспечивающие невиданную скорость распространения хаотичной и вопиюще неравноценной информации, привели к ещё большему смысловому опустошению языка.  Эти же технологии открыли возможности для виртуализации самого исторического процесса. Постановочные сцены, снятые на студийных площадках, всё чаще идут в эфир как настоящие новости. Реальность  подменяется смонтированным видеорядом. Причём этот видеоряд становится не просто пропагандистским роликом, а эрзацем подлинного события.

Лояльность общества к лицемерию плюс новейшие технологии манипулирования сознанием сделали из политики шоу в режиме  онлайн. Мало кто помнит, по какому поводу кипели страсти месяц назад. Понятно, что ни о каком онтологически обоснованном языке сейчас говорить не приходится. Но и без возвращения к нему надеяться на исторический перелом  бессмысленно.

Алексей Лапшин