Осторожно - психология!

Психиатрия и психическое здоровье населения

Нашел довольно примечательное интервью «Психиатрия и психическое здоровье населения», которое председатель Гражданской комиссии по правам человека врач-психиатр Софья Доринская дала Юлии и Андрею Норкиным на радиостанции «Говорит Москва» 29 июля 2008 г.   

 <…> Ю.Н. — Если вас послушать, то психиатрия один негатив в себе несет. Или мы говорим о том, что происходило раньше, в советские времена, когда психиатрия была неким карательным инструментом для КГБ? В то время манипулировать людьми можно было очень хорошо с помощью этого инструмента.

 С.Д. — Я сама по образованию врач-психиатр. Я работала в психиатрии и сейчас я занимаюсь правозащитной работой. Почему? Чем является психиатрия — это в лучшем случае некая философская идея, некий взгляд на человека. На самом деле психиатрия не является медициной, потому что ни от одного психиатрического заболевания не существует ни одного биологически достоверного теста, который мог бы подтвердить, что у человека именно это заболевание и никакое другое. Даже само название психиатрия, где психи — это душа, поведение. Эмоции — это категории нематериальные. Они вообще не входят в сферу работы любого врача, который основывает свою диагностику на объективных методах исследования. А все, что есть в психиатрии — это некие субъективные идеи тех или иных психиатров. Очень просто — сейчас из нас троих я одна имею диплом психиатра. И мой диагноз, который я могу сейчас поставить, будет иметь вес, по одной простой причине — потому что у меня есть диплом, а у вас его нет. Это единственное доказательство, которое существует.

 Ю.Н. — Когда я была в пятнадцатой больнице, где мы снимали сюжет, врач там смотрит на меня и говорит: «Вы знаете, когда человек ровно смеется — это говорит о том, что у него нехорошие отклонения есть». Я тогда совсем замолчала. Я обычно не смеюсь очень громко. Я тогда подумала: «Сейчас поставит диагноз».

 С.Д. — Именно поэтому, когда мы начинаем смотреть в область психиатрии или беседовать с людьми, мы видим боль, смерть, обман и отъем имущества. Это все, что мы видим и понимаем, что никакой реальной базы у психиатрии нет.

 Ю.Н. — Но есть же люди, которые слышат голоса — шизофрения, например? Это же есть, это данность?

 С.Д. — Вы абсолютно правы. Я не говорю, что не существует неадекватного поведения. Я говорю о том, что в обычной медицине существует более ста сорока реальных заболеваний тела, которые могут приводить к тяжелейшим психическим отклонениям. Очень простой пример — голова рядом с телом не ходит. Если сегодня вы видели своего родственника и у него все было хорошо, и вы понимали, что это нормальный человек. А утром он встает совершенно сумасшедший. Но это не значит, что с ним приключилась странная болезнь — шизофрения, которая вообще неизвестна никому — что это такое. Это значит, что произошла какая-то катастрофа в теле. И то, что вы должны сделать — вы должны обеспечить грамотное медицинское обследование вашему родственнику. Я могу назвать массу различных причин, по которым у человека может возникнуть такое состояние. Это инсульт, и подострый инсульт, и начинающийся рак поджелудочной железы, который очень тяжело обнаружить, это различные онкологические заболевания, гормональные заболевания. Это целый букет состояний человека, который может привести к психическим отклонениям. Можно наложить запрет на действия человека. Запрет на действия человека закладывают законы — административный и уголовный кодексы. Психиатры пытаются наложить запрет на мысли человека — правильно вы мыслите или неправильно? И сейчас я прекрасно понимаю себя. Просто представить, что мы сейчас не в двадцать первом веке, а в пятнадцатом. И мы сейчас говорим не о психиатрии, а об инквизиции. Люди в обществе пятнадцатого века реально думали, что ведьмы существуют и есть некие инквизиторы, которые могут определить, кто такая ведьма. Сейчас у нас есть психиатры, и только они могут определить, что есть шизофрения. Но извините — где объективные доказательства существования голосов, когда каждый более-менее грамотный человек может их сфальсифицировать? Что мы, собственно, и видим. У нас преступники уходят от ответственности с помощью психиатрии. И благодаря тому, что людей уже показавших свое неадекватное поведение в обществе, начинают пичкать психотропными препаратами, после которых они совершают еще больше преступлений. Законопослушные граждане — одинокие пенсионеры лишаются своего имущества с помощью психиатрии. Я могу сказать, что развитием гласности в нашем обществе, чтобы ни говорили, люди начинают уже сами защищать свои права. И почему сейчас мы все больше и больше видим этих данных? Потому что люди все больше и больше не просто приходят к правозащитникам, а они сами начинают защищать свои права. Люди начинают предъявлять претензии к психиатрам за то, что они несколько лет их пичкали психотропными препаратами, обладающими тяжелейшими последствиями для организма, не выявляя при этом реальной причины неадекватного состояния. А к нам приходят люди, у которых есть объективное медицинское обследование, реально выявленное заболевание. И буквально при первых же дозах адекватного лечения, у них проходят все ненормальные вещи.

 А.Н. — Почему такая ситуация происходит? Вы же сколько-то лет проработали в этой области, потом что-то накопилось у вас — неприятие, какая-то информация и при этом вы стали заниматься совершенно другим видом деятельности? Это непрофессионализм людей, которые заняты в области психиатрии или это некая привычка использовать эту отрасль, как определенный инструмент?

 С.Д. — Мое личное мнение, что каждый психиатр решает эту нравственную проблему для себя сам. В обычный рабочий день 30 августа 1996 года я услышала от врача, которая была на год старше меня, одну фразу: «Здесь никто, никогда не поможет никому». На что я спросила: «А зачем тогда ты здесь сидишь?» Я начала задавать эти вопросы своим коллегам, которые не просто дают вещества. Хотя сами психиатры говорят о том, что психотропные вещества — это навыки лоботомии. Когда я спрашиваю ее: «Наташа, ты зачем это делаешь? Это же мысли. Ты же знаешь, что мозг, как орган совершенно здоров, у человека есть обследование». А она мне говорит: «А чем же я буду на жизнь зарабатывать?» И, к сожалению, те международные обследования, которые говорят о тех побочных эффектах веществ, которые дают психиатры, говорят о том, что у психиатров по большому счету есть финансовая заинтересованность в выписывании тех или иных веществ, потому что люди на них подсаживаются, как на наркотики. Это огромный рынок сбыта. И что самое ужасное — это сейчас распространяется на детей. Вы когда-нибудь слышали такой диагноз — гиперактивность?

 Ю.Н. — Да, у нас третий ребенок — гиперактивен.

 С.Д. — Так вот, чтобы вы знали. Он принят простым голосованием американской психиатрической ассоциации в 1985 году. К 1987 году уже пятьсот тысяч детей сидело на психотропных препаратах. Сейчас в мире их семнадцать миллионов. И сейчас детям в России с шести лет дают от дефицита внимания и гиперактивности, вещество, которое запрещено к применению на людях до восемнадцати лет, потому что оно в семь раз повышает статистику самоубийств. Никто в России об этом не знает. Это группа барицентрических антидепрессантов. Наша организация предоставляет эти данные родителям, Правительству, общественным организациям с тем, чтобы люди знали правду об этом.

 А.Н. — Почему, допустим, в Италии это запретили, а в других странах, в том числе и у нас — нет?

 С.Д. — Хороший вопрос. Мне бы его хотелось задать людям, которые разрешили вещество «Страттера», где в аннотации к этому веществу очень мелко внизу написано, что оно может вызывать химическую стерилизацию. Ведь детям дают! Мне очень хочется узнать, каким образом это все происходит?

 Ю.Н. — Как хорошо, что я детей не вожу в поликлинику.

 А.Н. — Нашему третьему ребенку при рождении поставили диагноз ДЦП. А сейчас, когда его невозможно догнать, ему ставят диагноз — гиперактивность, когда все-таки его настигает какой-нибудь медик. Но мы отвлеклись.

 С.Д. — У детей существует такое поведение, когда видно, что ребенку действительно нужна помощь. И то, что вы должны сделать — это добиться грамотного медицинского обследования.

 А.Н. — Но это невозможно сейчас.

 С.Д. — Но, тем не менее, нужно добиваться. Может быть не в России. Например, в Америке есть доктор, которая специализируется на обследовании детей, которым поставлен диагноз СДВГ (синдром дефицита внимания гиперактивности). Она каждый раз находит то или иное физическое страдание у ребенка. Это может быть аллергия на сахар, это может быть несбалансированная диета — фаст-фуд. Даже профессор Червонская в России говорит о том, что такое неадекватное поведение у ребенка может быть вызвано тем, что ему неправильно поставили прививки. И те консерванты, которые используются в прививках — это ионы ртути, могут давать клинику подострого менингита, с которым человек живет, у него неосознанные боли и он так неадекватно себя ведет. Но, извините, — это абсолютно объективное физическое страдание, с которым нужно человеку помочь справиться. <…> Я, как человек, который участвует в судах, знаю, что проблема сейчас состоит в том, что фактически психиатры сейчас стоят над правосудием. Это очень страшная ситуация и я вам сейчас объясню, как это происходит. Психиатр делает свое заключение о человеке — вменяем или невменяем, недееспособен. И что делает судья? Он берет заключение психиатра, читает его, и он ведь не читает, что написано мелким шрифтом, а он читает вывод — недееспособен. Он говорит, что все, эксперт сказал: «Недееспособен». А когда адвокат начинает рассматривать, что же написал психиатр, то извините — это просто бред.

 Ю.Н. — Но у одного есть диплом, как вы сказали, а у другого нет.

 С.Д. — Поэтому сейчас адвокаты очень тесно сотрудничают с гражданской комиссией. Например, вице-президент адвокатской палаты самарской области Андрей Владимирович Сучков сказал, что гражданская комиссия возрождает в адвокатуре правозащиту, чем по сути она является. И адвокаты начинают читать заявление психиатра. И вдруг выясняется, что психиатр пишет, что женщина испытывает преследование, потому что ее избила соседка. Поэтому ей поставили шизофрению и ее посадили в психушку. Когда адвокат начинает выяснять, то оказывается, что за полгода до помещения несчастной в психушку действительно соседка избила эту женщину. Было заведено уголовное дело на соседку, которое было прекращено, потому что эту несчастную посадили в психушку. Весь сыр-бор был из-за квартиры. Например, посмертное психиатрическое оспаривание завещания. Вообще мошенничество, я вам доложу, то еще. Когда одни родственники, недовольные завещанием, идут на оспаривание завещания. Психиатр пишет, что больной был невменяем, когда писал. А почему? Потому что по свидетельствам соседей он отвечал на вопросы очень громко и невпопад и, пардон, выходил на лестничную клетку без штанов. Когда адвокат начинает проверять факты, то выясняется, что этот мужчина был ветераном войны, и у него была тугоухость. Следовательно, все вопросы ответов невпопад опровержены. Он просто не слышит. В отношении, пардон, без штанов — так у него был рак прямой кишки и очень тяжело одевать штаны. И когда-то там он выбегал на лестничную клетку быстро выбросить ведро, искренне веря, что, может быть, его никто не заметит, потому что это просто очень болезненно было. И в ответе все факты — психиатров хвалят. Есть очень интересная американская статистика. Психиатры делают заключение такое, которое выгодно той стороне, которая им заплатила. Психиатр, который участвовал в одном деле, сделал несколько противоположных заключений в зависимости от того, опять же, кто ему заплатит. Я еще раз хочу сказать словами уполномоченного международной гражданской комиссии, что каждый психиатр совершил мошенничество, заявляя, что он лечит человека. Я лично была несколько раз в прямом эфире с психиатром Михаилом Виноградовым, я была в прямом эфире с замдиректора института имени Сербского Зурабом Кекелидзе. И вы не представляете — ни один из этих людей так и не ответил на один простой вопрос: «Что же он лечит?» Уважаемые, вы тридцать — сорок лет практикуетесь на этом.

 А.Н. — А когда вы захотели стать психиатром, что двигало вами?

 С.Д. — Я готовилась стать дерматовенерологом. Я была председателем студенческого научного общества по дерматовенерологии. Просто я столкнулась с таким случаем, как в седьмой раз приходит девочка четырнадцати лет с гонореей. Все, что мы делали — смотрели по карте антибиотиков, какой антибиотик ей назначить. И никто не спрашивал, что с ней произошло. И я почему-то решила, что лучше помогу людям, когда я пойду в психиатрию. Когда я видела все эти связывания, побои, когда этот несчастный больной орет, выкручивается, а ему в рот запихивают таблетку. Я подходила и говорила: «Владимир Ефимович, почему вы ее не пьете?» То есть, я общалась с людьми. А он у меня спрашивает: «А ты, их пила?» Я говорю: «Нет». Он: «Выпей — узнаешь».

 Ю.Н. — Вы их пробовали?

 С.Д. — Нет. Когда я зашла в первый свой рабочий день в блок острой психиатрии, я там работала, и громко сказала: «Здравствуйте!». Я до сих пор содрогаюсь при этих воспоминаниях. Это был какой-то ужас. Из угла выползла какая-то женщина. У нее были жидкие волосы, она была полулысая, трясущаяся, в грязной одежде. Она меня спросила: «Доктор, что вы делаете?» Я говорю: «Я с вами здороваюсь». Она: «С нами никто никогда не здоровается». Эта женщина была главным инженером одного из уральских заводов. Она в оригинале читала Шекспира на английским языке. Она уже была двадцать пять лет в этой психушке. У нее за плечами было уже несколько десятков электрошоков. И я просто видела убитую, замученную истерзанную женщину. Причем в мире было два эксперимента двух врачей психиатров, который решились отказаться от всех психиатрических методик, включая таблетки и все пытки, которые сейчас применяются в психиатрии, они решили общаться с пациентами. Они заменили весь персонал на обычных людей, нянечек.

 Ю.Н. — То есть, они работали, как психологи. Они разговаривали с ними?

 С.Д. — Да. У них была именно любовь к людям, они с ними хотели общаться. Оба эти эксперимента были фантастически успешными. Первый доктор в Италии взял палату женщин, которые двадцать лет не выходили из нее и считались совершенно сумасшедшими.

 Ю.Н. — Овощами, наверное?

 С.Д. — Да, овощами. И когда через полгода эти женщины стали по внешнему виду, по общению походить на персонал, то есть, они были совершенно нормальными. Часть из них покинуло впервые больницу и нашли себе работу, зажили другой жизнью. Второй эксперимент был в США. Оба эксперимента были закрыты с формулировкой — неудавшиеся. Это можно просто объяснить. Потому что когда вы отказываетесь от классических психиатрических методик — лечение становится очень дешевым. Сейчас в России психиатр получает десять процентов бюджета всей медицины. Обслуживают они шесть целых двадцать пять сотых процента населения. Я считаю, что за десять процентов наших налогов, которые идут на медицину, мы можем потребовать результат.

 Ю.Н. — Здесь многие скажут — а что делать с наркоманами? Что делать с людьми, которые заболевают игровой зависимостью?

 С.Д. — Во все века люди употребляли наркотики. Это все знают.

 Ю.Н. — Да, даже Шерлок Холмс.

 С.Д. — И когда формированием общества занималась религия, этому было очень простое объяснение — нравственный грех, это поведение человека. А это не материальная категория, это нравственная категория.

 Ю.Н. — И таблетками здесь не поможешь?

 С.Д. — Конечно. Что делают с наркоманами? Психиатры их с одного наркотика пересаживают на другой наркотик. В результате деньги начинает получать другой источник.

 Ю.Н. — И что? Закрыть психиатрию тогда?

 С.Д. — Безусловно. В том виде, в котором существует психиатрия сейчас, она должна быть упразднена. Абсолютно точно, что общество должно иметь вход в психиатрические клиники. Каждый человека имеет право знать, какое у нас сейчас общение с больного с психиатром. Сейчас психиатр — царь-бог, а ты никто. Вы не можете разорвать отношения пациент и врач, как принято это при общении с любым врачом. Вот эта институциональная психиатрия в том виде, в котором она есть, она абсолютно должна быть упразднена. Каждый человек имеет право пойти на электрошок. Каждый человек имеет право съесть ту или иную таблетку.

 Ю.Н. — Что такое электрошок?

 С.Д. — Электрошок — это когда вам к вискам прикладывают электроды и дают напряжение до четырехсот восьмидесяти вольт.

 Ю.Н. — А как это физически действует? Это как-то успокаивает?

 С.Д. — Вы когда-нибудь пальцы в розетку засовывали? Я могу сказать, что это все равно, что вам взяли и врезали дубиной по голове. Какой эффект будет? Вы успокоитесь?

 А.Н. — Ну, конечно.

 Ю.Н. — Я вырублюсь.

 С.Д. — У людей после электрошока на вскрытии оказывается кровавый омлет из мозгов. А психиатры нам рассказывают, что они дают какие-то потоки электричества.

 Ю.Н. — Так это смертельные средства?

 С.Д. — А вы думали. Конечно.

 Ю.Н. — Я не думала, вы же не говорите ничего. Я просто спросила, почему такое страшное название — электрошок?

 С.Д. — Потому оно и страшное.

 А.Н. — А как вы думаете, сейчас в мире люди уже стали понимать, что отрасль медицины как психиатрия, она ничего кроме вреда не приносит?

 С.Д. — Да, конечно.

 А.Н. — То есть, можно реально говорит, что через какое-то время от психиатрии откажутся.

 С.Д. — Она должна стать под рамки закона. Это абсолютно точно.

 А.Н. — Нет, должна — это одно. А есть осознание того и понимание того, что это, действительно, что-то из средневековья, от этого нужно избавляться?

 С.Д. — Безусловно. В Лос-Анджелесе есть музей, по которому составлена эта выставка. Посещение данного музея входит в обязательную программу для обучения медицинских сестер. У них это уже обязательная программа.

 А.Н. — То есть, это уже некоторое табу прививается людям-медикам, что этого делать нельзя.

 С.Д. — Конечно. Можно много разных оправданий делать, но суть остается одна — если ты убиваешь человека, то нечего играть с собой в вопросы-ответы. Если ты, как порядочный человек, не можешь это остановить, значит, должно к этому подключаться правосудие и общество. В России вообще пропасть не прописанных законов в отношении психиатрии. Когда вас обвиняют в каком-то преступлении, то у следователя есть совершенно четкая процедура сбора доказательств, она прописана законом. А когда вы попадаете к психиатру, за вами закрывается дверь, вы остаетесь один на один. Ничего вы больше доказать не можете. И вы не знаете, что проведет ли на этот раз вас господь или не проведет.