Русский урок Украины

Друзья, я бы хотел перед вами покаяться. Дело в том, что я поддерживал Майдан на его начальных стадиях, полагая, что он даст нам пример мирной демократической цивилизованной смены власти в стране посредством массовых выступлений. Что он превратится в одну большую рекламу национальной солидарности и либерального национализма, рекламу тем более действенную, что смена власти произошла у соседнего славянского народа, буквально под боком. «Кровавый Путин пугает русских тем, что революция приведет к распаду страны и иностранной интервенции, но сейчас украинцы опровергнут всю его ложь и пропаганду делом». Огромные мирные акции протеста, целый набор политических лидеров на любой вкус, «мускулы революции» в виде необходимых для давления радикалов, испуганный проворовавшийся президент — что может пойти не так?

И когда я приехал в Киев в начале февраля и говорил всем встреченным украинцам, что приехал у них учиться свободе, я не врал. Я искренне считал, что передо мной люди, стоящие на более высокой ступени развития, что передо мной представители дееспособной украинской нации, сражающиеся за свое право самостоятельно определять свою судьбу, сражающиеся за законность, за порядок, за абсолютную нетерпимость к полицейскому и чиновному произволу. Что передо мной европейцы, сумевшие европеизироваться, несмотря на бедность и постоянный постсоветский политический хаос.

Какие прекрасные возвышенные лица, какой огонь в глазах, какое ощущение жизни, ощущение истории, ощущение радости борьбы и радости преодоления! Какое национальное единение и какой триумф демократического, либерального национализма, взывающего не к этническим чисткам, но к попранному человеческому достоинству! Какие флаги, какие песни, какая атмосфера… Что, что может пойти не так? Конечно, есть отдельные ксенофобы, которые говорят, что украинцы никакая не нация, а тупые сельские ***ки без интеллигенции, которым дай волю — на Майдане свиней пасти начнут, но это же художественное преувеличение, ксенофобия, имперские комплексы, бессильная злоба и зависть. Конечно же, украинцы, выходя на Майдан, понимают, что несут факел свободы для всего славянского мира, что все 350 миллионов славян смотрят на них как на Прометеев. Что все эти встреченные мной в Киеве мальчики и девочки, мужчины и женщины полны осознанием огромного значения взятой на себя миссии и огромной ответственности не только перед Украиной, но и перед всем славянским миром.

Вы знаете, оказалось — ни ***. Вообще. Ни в рот ногой. Увлекшись своей пропагандой, опьянившись своей пропагандой, все эти прекрасные мужчины и женщины не заметили, что она действует, по соцопросам, лишь на половину страны. А вторая половина страны их не поддерживает. Причем разделение носит четкий этно-географический характер, разделяя Украину надвое. Они не заметили, что, победив, обязаны помирить разделенную страну, что-то предложить Юго-Востоку, лишившемуся власти и ждущему от евроинтеграции одни убытки. Вместо духа терпимости, дружбы и открытости, вместо попыток как-то подсластить горькую пилюлю потери власти, попыток задушить вторую мрачную половину страны в объятиях, все эти прекрасные мужчины и женщины повели себя как последние тупые сельские ***ки, устроив войну символов. Атаковав лениных, девятые мая, борцов с фашизмом, русский язык и т.п. Устроили украинскую версию знаменитого Парада Победы, где, помните, знаменосцы с суровыми лицами бросают к Мавзолею штандарты побежденного Рейха. Абсолютное символическое унижение разгромленного врага.

С той лишь разницей, что Юго-Восток не только не был разгромлен, но даже толком и не начинал воевать, дистанцировавшись от проворовавшегося Януковича. Суровые знаменосцы кидали к майдановской сцене знамена живых, полнокровных, готовых к бою полков, скрипевших зубами от ярости при виде того, как очередной символ дорогого им советского прошлого предается поруганию. Произошло невероятное — развернув войну исключительно на символическом плане, революционный Киев смог мобилизовать апатичный Восток. Причем в процессе победители даже не задумывались, что если памятники Ленину выходят защищать сотни жителей, то, может, их снос стоит отложить на потом (особенно когда ты на краю финансового коллапса). А все, кто были несогласны, объявлялись продажными суками, с которыми даже спорить смысла нет — только ловить и бить толпой.

И в этой вакханалии, в этом самоупоении без попыток не то, что диалога, а хотя бы без попыток представить, что есть и другое мнение, я увидел нас, русских. Я увидел Путина, обзывающего всех недовольных «агентами Госдепа», и платных кремлевских блоггеров, рассказывающих про предателей, с которыми тоже нет смысла спорить — только ловить и бить толпой. Я увидел либералов и оппозиционеров, обвиняющих всех несогласных с ними «путинскими агентами». Я увидел коммунистов и социалистов, мечтающих о массовых расстрелах как единственной форме диалога. Я увидел русских националистов, постоянно делящих друг друга на «настоящих» и «ненастоящих». Увидел, наконец, себя с нежеланием воспринимать других как в принципе дееспособную сторону. Увидел пронизывающее наше общество нежелание признать, что мнений быть может больше одного, и что никогда не будет единомыслия, и надо учиться жить с людьми других взглядов, терпеть их, искать какой-то компромисс для общего блага и в целом понимать, что невозможно перестрелять всех, кто думает неправильно, что 37-го года больше не будет никогда.

Я увидел наше неумение сосуществовать друг с другом, быть действительно нацией, которую составляют люди разных взглядов и убеждений, достигающие общих целей путем переговоров, а не просто стадом зверьков, рассаженных по клеткам и только и ждущих как бы вцепиться в глотки друг другу. Я увидел всю нашу скрытую, подводную ненависть друг к другу, наконец выплеснувшуюся наружу, со всеми интеллигентными киевскими девочками и мальчиками, орущими «Подсыпайте им битое стекло в крупу! Впрыскивайте в бутылки с водой трупный яд! Забивайте гвозди в колбасу и передавайте колорадским ополченцам!» Увидел, как из-за прелестной европейской маски вылезло отсутствие традиций политической и общественной жизни, общественного договора, общественного компромисса, общественного признания права на другое мнение, права на других богов и героев.

Увидел — и ужаснулся, потому что мы немногим лучше киевлян, потому что путинский режим с его поисками «пятой колонны» и «национал-предателей» учит нас не согласию и компромиссу, а наоборот, исключению и подавлению. И либеральная оппозиция учит исключению и подавлению. И нет в стране никого, кто бы учил согласию и примирению, диалогу и компромиссу.

Ужаснулся потому, что рано или поздно больное, структурно дряхлое, структурно слабое государство РФ рухнет, и мы вновь окажемся предоставлены сами себе, и что мы тогда сделаем друг с другом? До чего дойдет нежелание признавать право на жизнь и суждение за другими, когда искусственные ограничения в виде ментов исчезнут?

Надеюсь, к тому моменту русский национализм будет достаточно силен, чтобы объединить нас всех национальным чувством, дать нам возможность сесть и договориться на том основании, что мы русские и нам незачем друг друга убивать, что мы единый народ, а не скопище враждующих политических группировок, готовых на любую подлость. Если же к тому времени русская нация будет недостаточно сильна… что ж, Украина дает нам грустный урок того, что случается со странами, чьи граждане не ощущают себя единой нацией.

Егор Просвирнин