Русский лес от переруба до недоруба. Часть первая: битва за ЦБК

Что мешает региональной лесной промышленности –от верховий Амура до Сихотэ-Алиня и Уссури – работать рентабельно, рачительно, на долгосрочную перспективу? Разумеется, с оптимальной отдачей для трудовых лесопромышленных коллективов, каждого местного жителя и всей страны. С этим архиважным вопросом отправляюсь в районы, где лес не только рубят, но и перерабатывают – преимущественно для зарубежного потребителя. Да, сегодня отечественной экономике требуется меньше 5% той древесины, что ежегодно поспевает в приамурской и приморской тайге. Если ее с умом не рубить, она гниет или сгорает в пожарах. Основная надежда заготовителей и переработчиков на индустриальные соседние страны. Леса там нужно много, а у нас его хоть отбавляй. Но это только на первый взгляд.

Таежный магнит и азбучный аудит

Прежде всего интересует железнодорожная ветка от Комсомольска до Сулука. Как журналисту мне довелось побывать там в самом начале XXI века– с такой же целью и по аналогичным причинам. Спустя двадцать лет, по примеру известного литературного мушкетера, возвращаюсь к незаконченным в молодости делам. За Хабаровский край отвечал тогда Виктор Ишаев, за Приморский– Сергей Дарькин, либерализацией в масштабе России заведовали премьер-министр Касьянов и сменивший его Фрадков. Под началом этих товарищей остатки советской лесопереработки в обеих губерниях обанкротили и закрыли, хотя с выходом на международные рынки устаревшие технологии можно и нужно было менять на передовые зарубежные образцы. Отсутствовало элементарное понимание, что комплексная переработка увеличивает внутренний рынок и улучшает экспортные позиции. Вместо ее модернизации получили утилизацию вплоть до 95% вывоза сырья за рубеж, ослабление лесной службы, разгул пожаров и браконьерства, удушающий дым в поселках и городах.

Со временем государство окрепло, усилило прессинг против браконьерского промысла, внедрило электронный контроль за вывозом древесины, выделило субсидии и кредиты на переработку некоторым компаниям, однако уверенности у большинства дальневосточных лесопромышленников не прибавилось. При минимальном внутреннем спросе сократились поставки на зарубежные рынки. Причины самые разные: от бюрократических до политических... Чтобы не заблудиться в их лабиринте, вспомним что такое тайга. В Хабаровском крае это кедрово-широколиственные и хвойные чащи, уникальный животный мир, полезные дикоросы, рыбные реки, плодородные почвы, огромные подземные кладовые, сообразуемый с ними климат. Их богатства по отдельности не работают, все взаимосвязано как в организме.

В Хабаровском крае из 788500 квадратных километров его территории 730000 покрыто таежным лесом

Если использовать их без алчности, помогать им восстановиться– хватит на многие поколения. Иначе получим искусственную пустыню вместо могучего таежного изобилия, за счет которого с конца XIX столетия вдоль Амура поднялись живописные села и города, мощная индустрия, инфраструктура. Но уже к исходу XX века дармовые дары закончились, и благополучие огромного региона перешло в прямую зависимость от качества планирования, природного равновесия, экономного и комплексного использования ресурсов. В алчные 90-е этими азбучными истинами пренебрегли, и в следующее десятилетие лесопереработку пришлось начинать заново настоящим предпринимателям-патриотам, вкладывающим заработанное в родные поселки и фирмы. Наибольшую лепту в восстановление отрасли на современной основе внесли основатели и сотрудники ЗАО «Флора», СП «Аркаим», ОАО «Тернейлес». Туда, где они работали, черные лесорубы не лезли, леса там по-крупному не горели, объемы переработки неуклонно росли.

Светлое воспоминание той поры– один из леспромхозов «Флоры» на бамовской станции Горин. Весь ее кругляк был законным, отправлялся оттуда только этой компанией, набирал обороты новый японский цех. При этом всего лишь в ста километрах –на станции Постышево (поселок Березовый) ДВЖД сдавало в аренду китайским скупщикам десятки путевых тупичков, к ним подвозили краденный лес местные воровайки и по поддельным документам груженые вагоны уходили в Китай. Оформлением вагонов под личиной железнодорожников занимались такие бандюги, что от моих резонных вопросов сразу поднялись на дыбы. Вместе с тем добросовестные компании только начинали набирать обороты и перестроить весь лесной комплекс еще не могли.

Информация к осмыслению: «До развала СССР российский Дальний Восток заготавливал в целом около 30 миллионов кубометров в год. Из них до 8 миллионов кубов вывозилось на экспорт в Японию, до 2 миллионов в КНДР и до 2 миллионов в Среднюю Азию. Еще 16 миллионов кубов использовались для местного производства пиломатериалов, бумаги, картона, фанеры, ДСП, ДВП, шпал, шахтного крепежа, и для отопления таежных поселков. В общем итоге перерабатывалось до 50%. Хабаровский край как самый лесистый давал в 80-е до 12 миллионов кубов, в том числе экспортировал около 4 миллионов. Потребности внутреннего рынка и КНДР обеспечивали ближайшие к Комсомольску, Хабаровску, Транссибу и БАМУ леса. Леспромхозы в Николаевском, Ульчском районах, а также Тугуро-Чумиканском и имени Полины Осипенко преимущественно работали на Японию. Сырьевой экспорт был обусловлен их удаленностью от центров переработки, нормальных дорог, магистральных ЛЭП и географической близостью к морским портам в Татарском проливе. Япония поставляла им технику в основном для заготовки необходимой ей древесины и других видов сырья».

Один волшебный процент

Начало 90-х сопровождалось развалом промышленности и обрушением краевой лесозаготовки– с 11 миллионов до 4.5 миллионов кубов. В 1995-м в основном работали те леспромхозы, которые традиционно экспортировали в Японию необработанное бревно. Через несколько лет легальная заготовка вырастет до 8.5 миллионов кубов, и до сопоставимой величины– незаконные вырубки. Причина этой лесной лихорадки –не в возрождении краевой индустрии, она продолжала сжиматься подобно шагреневой коже. С начала двухтысячных Японию догнал и перегнал быстро растущий китайский рынок. Особенно после 2007-го, когда щепетильная к соблюдению контактов Япония перестала у нас закупать сырье в ответ на российский запрет «круглого» экспорта, несмотря на то что сама Москва, не успев ввести, его тут же и отменила. Вместе с китайской переработкой поднимался хабаровский экспорт с характерным криминальным душком.

Не меньше уничтожалось огнем, – и природным, и рукотворным. Всего, на заготовках и пожарах, краевая тайга ежесезонно теряла более 20 миллионов кубов. При этом под промышленные заготовки было передано в долгосрочную аренду 13 миллионов гектаров из 73 миллионов гектаров федерального лесного фонда в Хабаровском крае. Аренда рентабельна там, где есть инфраструктура для транспортировки и переработки. На остальных 60 миллионах гектарах заготовка убыточна, больше природных пожаров и погибшего от них леса. Так, в Ургальском лесничестве при аренде в 16% площади за 2022 год сгорело 3435 гектаров, или 1,1% леса. По площади это в пять с лишним раз больше, чем вырублено. В его Тырнинском филиале с арендой в 13% сгорело в полтора раза больше площади заготовок. Зато в Баджальском при аренде в 66% не сгорело ни одного! То есть от молний страдают в основном недоступные не арендованные участки, куда можно добраться только по воздуху. Лет 20 назад одинаково мощно горели и недоступные, и доступные. Умышленными поджогами грешили сотрудниками авиа-лесоохраны, иначе им официально почти ничего не платили, а также некоторые арендаторы и лесничества, дабы на месте управляемых возгораний рубить условно сгоревшую древесину для нелегального сбыта. После передачи лесов в управление регионам о таких безобразиях стало не слышно. Если в какой-то области разгулялись пожары, значит недоработала местная власть. Федеральные средства последние годы поступают заблаговременно, хотя объемы субвенций по ряду позиций требуют кратного увеличения. Например, о како объективной оценке лесных запасов может идти речь, если их государственная таксация, то есть тщательное обследование, выполнялась 38 лет назад при норме раз в десять лет?

Другой насущный вопрос: при каком максимальном изъятии древесины приамурская тайга сохраняет свой природный ресурс? Обратимся к науке. Исходя из общепринятого столетнего периода созревания ели и лиственницы ежегодно можно рубить до 1% лесной массы, и тогда она сокращаться не будет. На 9 миллионах гектарах 1% это около 6 миллионов кубов спелого леса, но фактически, то есть легально и нелегально, а также в огне пожаров уничтожалось 4%. А с учетом катастрофических пожаров 1998-го года ежегодные потери достигли 8%. С такими темпами, по прогнозу международного Байкальского форума ученых и лесопромышленников 2007 года, российский Дальний Восток к 2027-му мог превратиться из экспортера древесины в ее импортера.

Судя по опубликованным данным, транспортно-доступные массивы ценных пород на юге Дальнего Востока вырубали гораздо больше природной нормы еще в советские времена. Многие перерабатывающие технологии не менялись десятилетиями, отсюда низкие производительность и рентабельность, высокая энергоемкость и незавидное качество. СССР наглядно продемонстрировал, что тотальная госмонополия, как и монополия частная, ведет к бюрократическому застою.

В условиях ельцинско-гайдаровской гиперинфляции накопившиеся проблемы детонировали одна за другой. Тяжелейшим ударом для лесной отрасли края явилось закрытие в 1997-м в Амурске градообразующего ЦКК (целлюлозно-картонный комбинат), в 2000-м перестает перерабатывать древесину Хорский гидролизный завод, приказали долго жить производство фанеры в Мухене и ДСП в Амурске. Сразу восемь ЦБК, построенных еще японцами, разобрали и распродали на Сахалине. Список можно продолжить. ЦКК и Хорский гидролизный принимали по дотируемым государством ценам всю низкосортную древесину с отходами переработки, составляющими до 60% от заготовки. Сегодня неходовое сырье накапливается в тайге и у лесозаготовителей, давит на них убытками вплоть до банкротства, провоцирует пожары в лесах и поселках.

Амурский ЦБК в 60-е годы

Рядом Китай, который запретил у себя коммерческие рубки, построил в своих приграничных провинциях десятки заводов по переработке российского леса, занялся масштабным лесовосстановлением. Еще немного, и пришлось бы там закупать доски. К концу 90-х Дальний Восток занял в России последнюю строчку по уровню переработки и первое место по вывозу кругляка. Если в Архангельской области доля переработки не падала ниже 70%, то в Хабаровском крае на рубеже нулевых она скатилась до 5% отметки. Махровым цветом расцвели браконьерство и контрабанда, что привело к ответному закручиванию гаек со стороны государства–без должной поддержки переработки и таежных поселков, каждый из которых утверждает российское присутствие на Амуре с середины XIX столетия.

А это руины Амурского комбината после хаоса 90-х

Отрасль без пряников, инвестор без инвестиций

Перед угрозой ресурсного голода Федеральное правительство в 2007-м запрещает экспорт пиловочника, но затем ограничивается повышением пошлины на его вывоз с 6,5% до 20%, а в 2009 году – до 25%. С 2012 года, после вступления России в ВТО, пошлина в 25% осталась только для азиатских рынков, как рычаг увеличения дальневосточной переработки. Обратная сторона медали: новая пошлина обнулила среднюю рентабельность большинства предприятий в 15%, и лишила их собственного источника инвестиций. Из кнута и пряника государство задействовало только кнут. Между тем, стимулирующие меры системно внедряются по линии федерального Минсельхоза, и мы видим, как успешно поднимается агропром.

В лесной промышленности края (ЛПК) даже те, кто развивал свою переработку, оказались под прессингом после того, как на дальневосточные лесные ресурсы положили глаз транснациональные игроки. В 2004 году металлургическая группа «Евраз» Александра Абрамова и инвестиционнобанковский американский консорциум Renaissance Partners создают вскладчину RFP Group и выкупают контрольный пакет акций у Дальлеспрома, который с советских времен объединял лесозаготовителей всего региона. В 90-е с началом приватизации 25 ведущих лесопромышленных предприятий Хабаровского края, Приморья, Амурской области акционировались и передали государственные акции в управление Дальлеспрому. Одновременно несколько его леспромхозов создают ЗАО «Флора» для лесопереработки по БАМу, возрождения в Амурске производства ДСП, открытия в Комсомольске шпонового завода.

Мне довелось побывать в Эвороне и Горине, когда возглавлявший «Флору» Владимир Анатольевич Белозеров планировал выйти на стопроцентную переработку всей ее лесосеки, а это ни много ни мало 1.5 миллиона кубов! В пользу того, что поставленная Белозеровым цель была бы достигнута, говорят этапы его профессионального становления: от квалифицированного механика до главного инженера крупнейшего отраслевого объединения «Комсомольсклес» с семитысячным трудовым коллективом. Не случайно акционеры «Флоры», среди которых не числилось ни одного иностранца, не желали продавать свое многообещающее дело, тем паче далеким от лесной специфики финансистам, но под административно-силовым давлением сверху были вынуждены уступить. RFP Group получил в управление лесную аренду с ежегодной лесосекой около 6 миллионов кубов. Появление регионального монополиста объяснялась концентрацией сырьевых ресурсов под обещанный RFP-инвесторами целлюлозно-бумажный комбинат (далее ЦБК). Сам Александр Абрамов изъявлял желание вложиться деньгами в его строительство стоимостью около миллиарда долларов, но дальше слов дело не сдвинулось. Якобы оказалось что ЦБК строить невыгодно, что противоречит федеральной лесной Стратегии. Полпред Президента в ДВФО Юрий Трутнев тоже неизменно за ЦБК и привлечение под него инвестиций.

Бизнесмен и доктор наук Александр Абрамов сначала собирался построить Амуское ЦБК, но затем передумал

Да, RFP Group построил в Амурске современный шпоновый завод. Правда, по мощности он скромнее, чем у «Тернейлеса» и тем паче у «Аркаима». Примерно такой же сооружала «Флора», пока ее не выкупили. Поскольку завод RFP Group расчитан на 1,5 миллиона из 6 миллионов кубов лесосеки, большая их часть экспортировалась кругляком. Незадолго до этого СП «Аркаим» соорудил деревообрабатывающий комплекс в Ванино. Крупнейший на Дальнем Востоке. Его владелец Александр Лепихов, вероятно, рассчитывал, что ограничения экспорта кругляка перенаправят его потоки на «Аркаим». Возможно, так бы оно и было, но «Дальлеспром» перешел к RFP Group, а тот продолжал вывозить в основном кругляк вплоть до очередного повышения пошлин. «Аркаиму» пришлось искать лес в Сибири, залазить в долги, банкротиться, судиться, менять собственника и название. Сейчас это New Forest Pro. В какой мере загружены его мощности, сколько продукции он поставляет на внутренний и на внешний рынки, где закупает недостающую древесину? –спрашиваю письмом у нынешнего руководителя компании Евгения Матюшкова. Безответно. Кто он такой, широкой общественности тоже неведомо. Развернутые вопросы о перспективах переработки и судьбе предприятий в составе RFP Group адресую также ее директору Дмитрию Вальтфогелю. И тоже нулевая реакция. Хотя это не праздное любопытство, с учетом того, что RFP Group недавно выкупили японцы. Владельцы новые, а директор все тот же. Означает ли это продолжение прежней политики? Время покажет.

После повышения пошлины на кругляк в 2015 с 25% до 40% RFP Group перестал закупать убыточный лес у леспромхозов в Ульчском и Комсомольском районах, и они закрылись. Формально уцелел только Шелеховский леспромхоз в селе Ягодное, но и он фактически не работает, пропадают тысячи кубометров отличных бревен. На экспорт не отправишь, и переработчики, в том числе RFP Group, зачастую давали за кругляк ниже производственной себестоимости, значительная часть которой – длинное транспортное плечо по грунтовым дорогам. Для собственной переработки, по оценке промышленников, требуется не меньше одного мегаватта, но до Ягодного нет ни региональных, ни магистральных ЛЭП. Только маломощные дизель-электростанции. Закроется леспромхоз, угаснет и Ягодное. Для выживания без сырьевого экспорта краевому ЛПК требуются адресные субсидии на логистику, новые дороги в лесу, перерабатывающее оборудование. А также госинвестиции в ЛЭП и качественные дороги для таких районов, как Ульчский, в котором в 2013-м на заготовке леса было занято 9 предприятий, 722 человека, и бюджет получил от этого 179 миллионов рублей аренды и налоговых платежей. В 2022-м там осталось одно единственное предприятие и то малазийское «Римбунан Хиджау» с численностью сотрудников в Ульчском сотрудников около 80 человек (почти все не местные), и платежами в районный бюджет – в 32 миллиона. У «Римбунана» есть также своя переработка в поселке Хор, что в два раза дальше, чем от Ягодного до Амурска. Тем не менее, малазийские бизнесмены заготовку не прекращают. Гипотетически Шелеховское ЛПХ могло бы войти в состав «Римбунан Хиджау», но часть этого ЛПХ принадлежит RFP Group. Многие лесозаготовители продолжают надеяться, что федеральное правительство вернет экспорт круглого леса с низкими пошлинами. Владимиру Белозерову импонирует канадская модель, при который каждый заготовитель должен сначала половину объема переработать или продать на внутренний рынок, и только потом что-либо экспортировать. При благоприятных политических и ресурсных условиях возможно и так, однако сейчас реалистичней ставить вопрос о федеральной поддержке краевой лесопереработки и разрешении экспорта лесных неликвидов по причине отсутствия перерабатывающего их ЦБК и гидролизного завода.

Информация к осмыслению: «После превращения отечественного Дальлеспрома в англоязычный холдинг RFP Group 31% его акций принадлежал Роману Абрамовичу, 27% Александру Абрамову, и 42% российско-китайскому инвестиционному фонду. После покупки этим холдингом предприятий ЗАО «Флора» их самостоятельная переработка фактически прекратилась, зато значительно выросли заготовки. После увеличения экспортных пошлин, начиная с 2015-го, RFP Group накопила нешуточные убытки, и в 2022-м продала 75% своих акций лидеру деревянного домостроения Японии– Iida Group Holdings. Лично мне неизвестно, вкладывали господа Абрамов и Абрамович свои капиталы в строительство пеллетно-шпонового завода в Амурске или аккумулировали с этой целью льготные государственные кредиты, субсидии, гранты. Как бы там ни было, новый ЦБК в нашем крае так и не появился, зато львиная доля дальневосточных лесных угодий перешла под контроль не самому дружественному государству. Типичная история для влиятельных олигархов и их околовластных лоббистов».

Экспортный коридор и неликвидный затор

Если бы Дальлеспром в 2007-м не продали, то ЗАО «Флора» без долгов и без иностранцев перерабатывала сейчас свои 1.5 миллиона кубов, не хуже приморского «Тернейлеса». Остальные арендаторы могли бы поискать такого инвестора, как АО «Группа «Илим»–крупнейшего производителя бумаги в России. В этом году «Илим» ввел в эксплуатацию производство картона в Усть-Илимске на базе старого ЦБК за 80 миллиардов рублей. А мог бы в Хабаровском крае. Отсюда гораздо ближе до ведущих стран АТР. Сейчас для создания такого гиганта в Амурске нужно обходить западные барьеры на оборудование и заодно возникнут проблемы с истощенной лесосырьевой базой, а если строить севернее на необжитом месте, он обойдется намного дороже, и неизвестно когда окупится. Какой частник на это пойдет? И кто будет дотировать поставку лесных отходов? Она рентабельна до нескольких сот километров. Дальше только при наличии железной дороги, которая есть далеко не везде.

Не секрет, что Юрий Трутнев пытался привлечь к строительству Амурского ЦБК китайскую специализированную компанию, но, по неофициальным сведениям, данная фирма запросила максимум краевой лесосеки под вырубку и к моменту своего запуска ЦБК мог оказаться банально без древесины. Другие варианты не лучше. В свою очередь государство лесных казенных предприятий не создает во избежание их неэффективности и убыточности. Выход из патовой ситуации, а она характерна для многих регионов России, предлагают специалисты Инновационного центра инжиниринга СПбГЛТУ имени С.М.Кирова. По их расчетам там, где отсутствуют ресурсы и инвестиции для мега-комбинатов годовой производительностью в миллион или полмиллиона тонн целлюлозы, вполне подойдут небольшие компактные производители экструзивной химикотермомеханической массы (ЭХТММ) для выпуска картона, бумаги, одноразовой посуды и другого ходового ассортимента. «Одна линия ЭХТММ мощностью в сто тонн волокна в сутки, или в 34 500 тонн в год, стоит до 200 миллионов рублей,– информирует меня профильный специалист данного университета Антон Николаевич Уткин.–В Китае весьма продуктивно работает более двухсот таких заводов. На введение завода в действие от начала инвестиций до пуска требуется 1,5 года, на полную окупаемость –до двух лет за счет высокой рентабельности. Для сравнения: окупаемость гигантского ЦБК составляет 15 лет, а ЭХТММ несложно установить везде, где имеются древесные отходы и подходящая логистика. Еще одно перспективное направление –производство из отходов лесопиления и деревообработки угля с высокой рыночной стоимостью. Инжиниринговый центр нашего университета оказывает весь комплекс услуг по проектированию, выбору оборудования, запуску и реализации готовой продукции. Так что милости просим».

После такого интересного предложения невольно задумаешься: а может действительно пора переходить к небольшим компактным проектам с высокой рентабельностью? Не дожидаясь мегаинвесторов. В любом случае нужна соответствующая госпрограмма, целевые субсидии и хотя бы три года, в течение которых открыть экспортный коридор для отходов, балансов и некондиции. Береза, осина и другие не особо ценные породы экспортируются, а вывозить бросовые неликвиды ценных пород почему-то запрещено. С вводом в строй подходящей переработки, экспортный коридор плавно закрыть. Главное не погубить оставшиеся краевые отечественные предприятия и не превратить хабаровскую тайгу в ресурсную вотчину зарубежного капитала. О производственных буднях и планах краевых отечественных компаний – в следующей части моего лесного
исследования.

Виктор Марьясин (продолжение следует).