Беседа с Гитлером Сладкие речи дьявола

Захар Прилепин:

Я буду краток. Когда мне попал в руки этот текст, я сразу решил, что его публикация необходима.

Перед нами интервью, которое даёт Адольф Гитлер. На мой взгляд, крайне убедительное, хотя желающие поспорить наверняка найдутся.

Но так как Гитлер, согласно некоторым историческим данным, покончил жизнь самоубийством, в данном конкретном случае его возможные мысли озвучил некто Алик Кох.

Он уже проводил в своё время подобный спиритический сеанс со Сталиным, и результат тоже был впечатляющим.

Вообще, Алик был против публикации текста. Но так сложилось, что этот текст он мне подарил. А раз подарил — извините. Могу пользоваться подарком как хочу.

И вот я передариваю его читателям.

Далее — слово Алику Коху.

Дорогой Захар!

После того, как я и Борис Минаев провели спиритический сеанс с товарищем Сталиным, к нам обратилось множество уважаемых и не очень людей, которые жестко настаивали на разоблачении, почти буквально повторяя слова председателя акустической комиссии Аркадия Аполлоновича Семплеярова: «Все-таки желательно, гражданин артист, чтобы вы незамедлительно разоблачили бы перед зрителями технику ваших фокусов».

Нас убеждали: своими спиритическими сеансами вы даете аргументы в руки всяких разных человеконенавистников! Зачем ваш Сталин так убедителен? Почему ему хочется верить? Ну-ка, немедленно прекратите эту чертовщину! Трудящиеся требуют разоблачения!

Под их давлением мы стали задумываться: почему от нас требуют разоблачения. Ведь в том, о чем говорил Сталин в беседе с нами — нет никакой новизны. Большинство из его тезисов изложены в многочисленных «Кратких курсах…» и прочих апологетических произведениях коммунистической эпохи. Так почему же, собранные вместе, они производят такое впечатление на читателя, что он, боясь остаться с ними наедине, требует от нас их «немедленного разоблачения»? Что с ним происходит в эти минуты? Уж не попадает ли он под страшное обаяние этих сталинских тезисов?

И тут вспоминается старая, церковная истина: силен дьявол, мягко и сладко обволакивает он человека, страшной убедительный мощью обладают его, казалось бы, простые и ясные слова. Какого же разоблачения вы от нас, грешных, ждете, если есть только одна сила, которая способна противостоять речам сатаны — это Божье слово. Так же, как зрители театра-варьете думали, что имеют дело с банальным фокусником, а не самим Князем тьмы, так и наш читатель отказывается признать то, что в нашем спиритическом сеансе он столкнулся не с нашими хитроумными софизмами, а лицом к лицу с Вельзевулом.

«….и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого…» — гласит «Отче наш». Итак, нужно молить Бога, чтобы укрепил он нашу любовь к ближнему и веру в то, что все люди — братья. Чтобы дал он нам защиту от Врага рода человеческого и тогда можно вкусить от древа познания добра и зла. И чтобы мы сами научились различать, где одно, а где другое. Без непременных разоблачений, сделанных за нас профессиональными толкователями.

В Евангелии сказано: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак, по плодам их узнаете их». (Матф. 7, 15 — 20).

Вот тебе и простой рецепт: по результатам определять знак, с которым человек пришел в мир. Если плоды хорошие — то плюс. А если плохие — то минус. И нечего ломать голову: «Ах, как убедителен был имярек. Да неважно, что в результате его деятельности убиты миллионы людей. Но ведь его аргументы еще не опровергнуты. Ведь то, за что он боролся и что проповедовал актуально до сих пор!» Таким образом, то, что убиты миллионы — важно. Собственно эти смерти и опровергнули этого лжепророка.

Вот после «Спиритического сеанса с товарищем Сталиным» ты меня спрашивал, а как бы мог в таком сеансе вести себя Гитлер? Я залез в книги и сделал приведенный ниже материал. На мой взгляд, он еще лучше, чем Сталин иллюстрирует тему лжепророка. Фантастическая харизма. Масса убийственных аргументов. Безусловная личная храбрость. Дикая популярность и несомненный организаторский дар. Идеализм и последовательность. А результат — миллионы трупов и разрушенная Европа. Значит — лжепророк. Значит «срубить и бросить в огонь». И все. Без мудрствований и рефлексий.

Вообще, стремление сделать Гитлера аутентичным измучило меня. Эта адская смесь правды, недомолвок, полуправды, невежества и наглой лжи поразительна по своей убедительности. Я давал читать этот материал своим друзьям, все в один голос говорили — не печатай, слишком он у тебя харизматичный и искренний.

Я не собираюсь здесь разоблачать его вранье. Да и его немного. Во всяком случае, сегодня политики используют его гуще и чаще. По сравнению с ними, он — просто правдолюб! Кстати, вот тебе и развлечение на неделю — найди, где Гитлер соврал, и сообщи мне.

Еще раз повторю: истина в том, что «по плодам их, узнаете их»: Гитлер оставил любимую Германию в руинах с 6 миллионами беженцев и 10 миллионами убитых. А значит он, по факту, а не по красивым речам, оказался не только врагом всех, кроме немцев, но и врагом самих немцев, т.е. человеком, который нанес Германии наибольший вред за всю ее историю.

Я, кажется, нашел, в чем его сила. Его сила в нашей нравственной инфантильности. Мы с детства знаем, как дважды два, что люди, призывающие убивать других людей, творят зло, а люди, призывающие любить Родину, творят добро. Но стоит появиться задачке посложнее, как наше моральное чувство «зависает» и выдает какие-то хаотичные сигналы. В этой «серой зоне» и живет вся мировая беспредельщина.

Например, мы не имеем однозначного ответа на вопрос: а что творят люди, которые призывают убивать других людей во имя любви к Родине? И тут вспоминается изречение Самуэля Джонсона, которое любил повторять Лев Толстой: «Патриотизм — это последнее прибежище негодяев».

У человечества нет никаких причин и оправданий для убийства людей. Даже любовь к чему бы то, и кому бы то ни было — не оправдание. А любовь, кстати, вообще не может быть оправданием убийства, иначе это не любовь, а ненависть.

Нужно просто как мантру повторять простую истину на все времена и во всех случаях: людей убивать нельзя, людей убивать нельзя, людей убивать нельзя, людей убивать нельзя, людей убивать нельзя, людей убивать нельзя, людей убивать нельзя, людей убивать нельзя….

Все, кто призывает убивать или убивает людей — преступники. Только тот, кто в это верит — устоит против сладких речей дьявола.

Обнимаю, с дружеским приветом Альфред Кох

P.S. Я посылаю этот материал тебе, поскольку ты его просил. Я думаю, что его не следует печатать или вываливать в интернет. Будет очень много крику, особенно с учетом того, что я — наполовину немец. Впрочем, я его тебе дарю. И ты уже сам решай, что с ним делать. Но, в любом случае, ты должен понимать, что это — не мое, а твое решение.

* * *

— Я бы, г-н Гитлер, начать с самого истока — с родителей. Как вы к ним относились?

— Я их очень любил. Это была обычная австрийская семья. Отец был таможенным чиновником, мать — домохозяйкой. Я ничего не могу рассказать, что не могли бы рассказать миллионы немцев и австрийцев, которые жили в то время. Это была обычная средняя семья со всеми предрассудками.

Отец был таможенный чиновник и мы часто переезжали с места на место. Вот этим мы, наверное, отличались. Я ходил в школу, семья была умеренно набожная. Я не вспомню чего-нибудь специального, особенного. Мой отец Алоиз Гитлер умер в 1903 году, а мать Клара — в 1907-м. Когда началась моя политическая деятельность, они уже умерли.

— А как складывалось с братьями-сестрами? Насколько в семье ценили ваши способности?

— У меня были старшие братья и сестры, но они все умерли детьми. Осталась родная сестра Паула, с ней мы виделись редко, и сводная сестра Ангела. Мы жили вместе — Ангела, ее дочь Гели и я в Мюнхене, пока я не переехал в Берлин. Я ведь практически всю жизнь был холостяком. Кто-то должен был вести хозяйство. Ангела была прекрасной хозяйкой. А Гели я очень любил. Она, к несчастью, покончила с собой. Эта была большая трагедия. Вокруг этого до сих пор много всяких разговоров, вы, наверное, слышали. А что касается моих способностей, то в семье не считалось, что у меня они есть.

— Вы два раза поступали в академию художеств в Вене, но неудачно. Это была могучая страсть к искусству?

— Не мне судить. В молодости я в большей степени эмоционально, а не логически или рационально пытался осмыслить мир. Тогда я был весь погружен мечты, мифы, немецкий эпос, любил природу, очень много гулял, размышлял…

Я почти до самой смерти, даже когда я в 43-м году уехал из Адлерхорста в Вольфшанце, я и там очень много гулял по лесу. Любил природу Восточной Пруссии. Хотя, мне больше нравилась Южная Германия, Австрия, горы. Это же моя родина.

Кстати, когда я поступал в Венскую академию живописи, то оба раза мне экзаменаторы говорили: прекрасные пейзажи, но у вас нет школы для того, чтобы рисовать живую натуру. Но откуда ей взяться, если меня не принимали учиться? Замкнутый круг!

— Вы продавали ваши картины?

— Ерунда! Я, в основном, рисовал открытки. Перед войной это был мой заработок. Правда, не очень большой, я чуть от голода не умер. Они как-то продавались, мне платили, но все это было не то. Политической деятельностью я занялся уже после войны, а тогда мыслей о политической карьере у меня не было. Я был, так и напишите — нищим. Нет, я не был асоциальным человеком, я пытался поступить в высшее учебное заведение, я занимался живописью, но популярным художником я не стал, и выучиться мне не удалось.

— А что вам нравилось в искусстве?

— Я реалист. Эстетически мне близки античность и классицизм. Все модернистские течения мне не нравились. Но я и романтик. Я любил пейзаж. На меня сильное влияние оказал германский эпос, древние предания о рыцарях — Лоэнгрине, Зигфриде….

В литературе у меня специальных пристрастий не было. Как все мальчишки, я зачитывался Карлом Меем, немецкой классикой: Гете. «Страдания молодого Вертера», «Фауст». Шиллер. Позже — писатели-мистики. Потом — тяга к эзотерике, общество «Туле», истории про арийцев, связь с индийским эпосом, — все это мне было очень интересно.

— Вы склонны к мистике? Вы видели какие-то знаки своей судьбы?

— Я не мистик. Меня это увлекало, но не поглощало полностью. Я гораздо больше реалист, чем думают. В 15-18 лет это заставляет работать воображение. Но когда я стал старше, для меня мистика не стала руководством к действию. Кроме того, война очень сильно изменила меня. Там я понял несколько важных вещей. Я понял, что честь — это очень важно и для мужчины и для нации. Нация без чести не имеет будущего. Единственный способ выжить — это защищать свою честь. Второе — я понял, что никакой говорильней не заменить эффект прямого действия. И третье. Вся история — это история борьбы наций, и в ней не может быть компромиссов. Вот пацифисты говорят, что всякая война кончается миром, но на это я возражу, что верно и обратное: всякий мир кончается войной. Поэтому война — это естественное состояние любой нации. Если нация не защищает свои честь и интересы, — то она исчезает. Ее место занимают те, кто в состоянии это делать.

То, что в явном виде мною было сформулировано только в «Майн кампф», зрело еще во время войны. Поначалу, в этом было много романтики. Но в этом было и много реализма. «Окопная правда» была результатом моих наблюдений за людьми на фронте, и вообще за ходом войны. Особенно за ее финалом, трагическим для Германии.

— Вы пошли на войну добровольцем, получили награды, у вас ранения….

— Да, я был храбрый солдат. Но я не хотел служить в австрийской армии, а только в германской. Я считал австрийскую армию того времени сборищем клоунов. Я считал позором служить вместе с венграми, чехами, словаками, которые не хотели воевать.

Мне нравилась армия Фридриха Великого, армия Блю***а, армия Мольтке и Бисмарка. Она разгромила Наполеона, победила австрийцев, вошла в Париж. Эта армия своим духом, историей, порядками, дисциплиной заставляла меня соответствовать ее высокому уровню. Поэтому, как только я добился права служить в германской армии, я сразу пошел. А австрийская армия тогда нигде не победила. Она проигрывала русским, французам, даже итальянцам. Она воевала бездарно! Конечно, очень неожиданно слышать это от австрийского подданного, но, дело в том, что я всегда был пангерманистом.

Мне всегда казалось нелепостью существование, с одной стороны, Германии, а с другой стороны Австро-Венгрии…. Я понимаю, что Бисмарк стремился создать мононациональное государство, а если бы он включил Австро-Венгрию со всеми ее славянами, румынами и венграми в состав Второго рейха, то не было бы эффекта «единой семьи», которого он добивался. А если дать им независимость, то дальнейшая политическая ситуация в Восточной Европе становилась непредсказуемой. Как Россия и Турция отреагировали бы на появление новых государств? Как бы венгры себя повели? Такую неопределенность Бисмарк, конечно, не мог себе позволить. Поэтому для него проще было оставить Австро-Венгрию в покое.

— Германия — относительно молодое государство, которое возникло во многом благодаря политической ситуации второй половины XIX века и Бисмарку…

— Не вполне. Вот знаменитая песня немцев «Deutschland, Deutschland über alles[1]«, сейчас она является гимном ФРГ, а первый куплет ее официально запрещено петь, потому что там есть слова: «Von der Maas bis an die Memel, von der Etsch bis an den Belt»[2]. Вот истинные размеры германского мира! А сейчас об этом говорить запрещено.

Эта песня появилась во время революции 1848 года, как и движение пангерманистов, т.е. задолго до Бисмарка. Стремление к единой Германии возникло во времена Наполеона. И потом эта традиция, не умерла, она продолжилась, а Бисмарк просто поймал эту нить.

В XIX веке стремление к объединению было не только в Германии, но и в Италии. На Балканах шла борьба за создание единой славянской государственности, правда результат был не очень внятным. Кстати, походы Александра II на Балканы — они того же свойства.

— Вы любили Германию, не будучи немцем, вы хотели рисовать, но стали героем войны, а потом — политиком. Сплошные противоречия!

— Лидеры моего масштаба часто бывали инородцами. Тот же Сталин, за которым пошел русский народ, а он ведь был грузин. Или Наполеон, который повел Францию к бесконечной череде побед, будучи корсиканцем. И таких примеров множество.

А что касается меня, то я всегда видел искусственность разделения моего народа на два государства. Мне казалось смешным, когда австрийцы называют себя австрийцами, а не немцами. Да, баварцы называют себя баварцами, пруссаки — пруссаками, саксонцы — саксонцами. Но чтобы вам, российскому гражданину, было понятно, о чем идет речь — представьте, если бы сейчас какие-то русские продолжали называть себя вятичами, кривичами, древлянами и так далее. Понятно, что это давно уже один народ — русский.

То же самое и с немцами. Гайдн, Бах, Бетховен, немецкие писатели — все они спокойно функционировали внутри этой огромной феодальной чересполосицы, и совершенно невозможно определить, чьим писателем был, например, Гете. Или тот же самый Бетховен, который половину жизни прожил в Германии, половину жизни — в Австрии.

Поэтому внутренний протест против такого положения дел, он был внутри нации. Да, я понимаю резоны Бисмарка, но после 19-го года, когда Австрия лишилась всех своих не-немецких территорий, — я не видел причин, почему она не может быть частью Рейха. И в 1938 году 90% населения на плебисците проголосовало за присоединение к Германии. Вспомните тот триумф, с которым я въехал в родную Вену!

— Как вы себе видели вашу судьбу после Первой мировой войны?

— К тому времени я понял, что будущее Германии только в консолидации нации вокруг национальной идеи, вокруг защиты государства и укрепления национального духа. Мы выдвинули лозунг «Кровь и почва», и вокруг этого лозунга формировали наше движение. Мы не хотели допустить прихода к власти коммунистов и марксистов: печальный опыт России был нагляден. На первом этапе, даже до т.н. «пивного путча», это удалось. С помощью, конечно же, генерала Людендорфа, с помощью Гинденбурга, с помощью фрайкора и Густава Носке немецкие ветераны войны не позволили коммунистам захватить власть ни в Гамбурге, ни в Берлине, ни в Мюнхене. Я входил в одну из таких ветеранских организаций, а потом вступил и позже возглавил Национал-социалистическую рабочую партию.

— А какова в тот момент была ее программа?

— Национальная консолидация и строительство нового государства на этой основе. Повторюсь: если находиться в обороне, то рано или поздно проиграешь. За народное счастье нужно биться с врагами нации, с теми, кто отобрал у нее землю, имущество и честь. Значит, первый враг Германии — Польша, второй — Франция.

— То есть это была идея реванша?

— Я не считаю идею «забрать свое» — идеей реванша. Я хотел воссоединения с Восточной Пруссией, получить обратно Верхнюю Силезию, Мемель, Лотарингию, Эльзас. Я хотел выгнать французов из Рура. Ведь они в 1923 году оккупировали Рур[3]. По Версальскому договору Германия должна была платить чудовищные контрибуции и репарации. И однажды Германия просто оказалась не в состоянии заплатить очередной транш и французы ввели войска в Рур, где производилось 50% немецкой стали и добывалось 70% немецкого угля. Фактически, они отобрали у нас всю нашу индустрию. Они занялись прямым государственным грабежом. Просто вывозили немецкое имущество оттуда. Люди начали умирать от голода. Именно тогда фактически началось восстание против французских оккупантов.

Почему у вас в начале тридцатых люди умирали от голода? Потому что Сталин все зерно отобрал у крестьян и продал за границу. То же самое и у нас. Французы вывезли все, включая продовольствие. Люди начали гибнуть. Тогда, кстати говоря, коммунисты объединились с нацистами, вместе создали боевые отряды и фактически начали партизанскую войну. Редчайший случай. И тогда руководители Веймарской республики заявили: мы приостанавливаем выплату контрибуций и репараций. И лишь угроза народного восстания заставила оккупантов сесть за стол переговоров.

Французская армия ушла, а выплаты были пересмотрены. Но даже после этого Германия еще в течении шести лет платила репарации. Дополнительно к тому, что уже было уплачено, она заплатила 16 миллиардов золотых рейхсмарок

Ничего, кроме ненависти и сплочения нации, это не могло принести. Французы сами себе придумали казнь. И они ее получили в 1940-м году. Причем немцы с ними поступили намного гуманнее, чем они с немцами. У них не было голода. На территории Франции не было ни одного восстания.

— А партизанская борьба?

— Чепуха! Вы насмотрелись французского кино. Она была существенно слабее, чем, например, в Италии. Французские заводы работали на нас, крестьяне давали нам продовольствие, все было в порядке. У меня была дивизия из французов в СС! Я думаю, на нас служило столько же французов, сколько у де Голля в его армии.

— А к Польше какие у вас были претензии?

— Территориальные. Это была наша земля. Вот, хотя бы Восточная Силезия. Вновь созданная Польша с 19 года претендовала на нее. Германия обратилась к Англии и Франции с предложением: оставьте нам Восточную Силезию и мы заплатим 30 миллиардов золотых рейхсмарок репараций. Те ответили — проведите там референдум. Какая любовь к демократии!

Референдум, проведенный в 22 году под международным контролем, дал результат: 60% населения были за то, чтобы остаться в составе Германии. Что же сказали эти оплоты народовластия? Решение было следующим: Восточную Силезию отдать полякам, а 30 миллиардов репараций — оставить! Вот цена их приверженности народному волеизъявлению. А уже в следующем году Германия физически не смогла выполнить график платежей и началась оккупация Рура.

В целом, версальская система — это просто комедия! Восточную Пруссию сделали анклавом! Это же насколько нужно не знать немцев, их историю, их самосознание, их честь, чтобы всерьез поверить, что они с этим смиряться!

Когда я уже стал канцлером, у меня к полякам была только одна просьба: дайте построить экстерриториальную дорогу в Восточную Пруссию и в Данциг. Поляки, подталкиваемые англичанами, отказали. Это была главная причина возникновения напряженность между нами.

Да, наша гордость была ущемлена тем, что немецкую землю какие-то дяди из Америки, Лондона и Парижа вдруг решили отдать Польше, но я не ставил вопрос, чтобы ее вернули. Ни по Пруссии, ни по Силезии, ни по Мемелю, или как его потом назвали — Клайпеде, который отдали вдруг, откуда ни возьмись, появившейся Литве.

Я ставил вопрос лишь об экстерриториальной трассе. Ответом была чудовищная пресса в Польше, обещание Англии и Франции включиться в войну, и бесконечные провокации на польско-германской границе, завершившиеся убийством поляками немцев на радиостанции в Гляйвице. Тогда наше терпение лопнуло. Мы начали поход для присоединения исконных немецких земель к Рейху.

В конце концов, Сталин делал то же самое! Да, после революции и гражданской войны Россия потеряла много территорий, но постепенно Сталин восстановил Россию в границах империи. Правда, у него не удался номер с финнами, но это уже его генералы подвели. Но Западную Белоруссию, Западную Украину, Прибалтику и Бессарабию он присоединил. Почему мне нельзя было делать то же самое?

— Сталин — пример отрицательный, извините…

— Сталин, как и я, в этих случаях выражал устремления нации. Поймите — можно говорить о том, что человек ведет себя плохо или группа людей ведет себя плохо. Но для народа не может быть такой оценки. У народа не бывает плохого или хорошего поведения, он ведет себя в соответствии со своими интересами. А я выражал волю народа. Достаточно посмотреть итоги любого плебисцита.

— Европа в начале века пережила первую в своей истории такого рода войну…

— В нее нас втянула Россия: она ведь знала, что у Германии публичный, уже тридцать лет всем известный договор, что в случае агрессии против Австро-Венгрии, Германия встанет на ее защиту. Значит, обостряя отношения с Австро-Венгрией, русские хотели войны именно с Германией. Кайзер уговаривал Николая II остановиться, но русские начали мобилизацию, что фактически, означало начало войны.

— Однако, Германия тоже готовилась к войне, провоцировала других…

— Это выдумки британских историографов! У нас не было колониальных амбиций, т.к. уже двадцать лет как был заключен договор с Британией о разделе сфер влияния в Африке, и делить нам было нечего. Наоборот: балканский кризис, к которому привело убийство эрцгерцога, показал, что англичане, русские, и французы не хотели германского доминирования на Балканах, которое уже сорок лет как существовало.

К сожалению, очень много лжи о том, как началась Первая мировая война. Я убежден, ее спровоцировали англичане, французы и русские, считавшие, что Германия — легкий приз. Почитайте русские газеты того времени. Эти идиоты были уверены, что они через два месяца будут в Берлине, они не знали, что мы можем долго держаться на два фронта.

— Наверное, идея была в другом: заставить вас сесть за стол переговоров…

— Германия не видела у русских стремления к переговорам. Они объявили мобилизацию против Австро-Венгрии без консультаций. Хотя требования австрийцев были просты и понятны. У них убили наследника престола. Ясно, что нити заговора ведут в Белград, как и то, что сербская полиция покрывает убийц. Они попросили включить австрийских следователей в группу по расследованию этого убийства. Ничего сверхъестественного! Нарушение суверенитета Сербии? Черт подери, ради суверенитета бандитов начинать огромную войну? Они и задирались-то лишь потому, что их поддерживала Россия!

— Я не адвокат России, я хочу задать следующий вопрос…

— А я всегда готов выступать адвокатом Германии. В этом и состоит разница между нами.

— Германия пережила тяжелейшую войну. Она только начала оправляться от разрухи, а ваша партия уже предусматривает новую войну….

— Это любимая русская забава — объяснять отсутствие еды разрухой. Вы понимаете, что эти вещи не связаны? Потому что хороший урожай появляется через год после плохого урожая, и ситуация с продовольствием меняется радикально. Мне непонятно, как разрухой можно объяснить отсутствие еды в течение, например, десяти лет?

— Для этого должны функционировать железные дороги, шоссейные дороги…

— Во время Первой мировой войны фактически не было разрушенных городов, железных дорог, т.е. инфраструктура серьезно не пострадала. Мы чаще всего воевали в чистом поле. Тогда еще сохранились прежние представления о ведении войны. И применение артиллерии, применение танков, тем не менее, не приводило к масштабным разрушениям. — Хороший пример, я потом его вспомню.

— Да! Особенно про союзные бомбардировки Гамбурга и Дрездена вспомните. И про Хиросиму с Нагасаки. И про «Вильгельма Гуслоффа», потопленного в Данциге. И про американские ковровые бомбардировки Вьетнама, миллион убитых русскими афганцев….

Но, вернемся к разрухе. Итак: не было разрухи! И голод в Германии случился не из-за неурожая или разрухи, а из-за того, что всю еду забрали французы. А немецкая армия была распущена и не могла защитить народ.

— Вот Рур, где из-за французов начался голод. А что же остальная Германия?

— В Руре было прямое французское управление. Но голод был везде, т.к. репарации платила вся Германия. И движение против оккупации Рура — это было восстание по всей Германии. Но враги были только в Руре. Вот баварец — против кого он должен был выступать? Там не было оккупантов. Если бы они появились, их бы зарезали.

То восстание, которое мы подняли в Мюнхене вместе с генералом Людендорфом (т.н. «пивной путч») было направлено против берлинского правительства, которое проводило политику соглашательства, вместо того, чтобы возглавить народное восстание.

Дальше. Почему я закладывал в программу партии будущую войну? Это просто. Я ее не закладывал. Участие в восстании 23-го года не было программным для нас. Просто мы поняли, что мы должны быть вместе с народом. Я же всегда был готов использовать минимальный шанс на мирное решение. Но история такого шанса Германии не дала.

Нет, я не голубь мира. Я знал, что разговаривать о возврате наших земель, можно только с позиции силы. Но я и не ястреб. Однако, если бы у нас не было сильной армии, национальной консолидации, и четких принципов, нас не стали бы слушать. Если бы мы не дали ясно понять, что мы все равно своего добьемся, то мы бы не получили ни Судеты, ни Чехию, не воссоединились бы с Австрией….

Да, я развивал армию, но я ни в 23 ни в 33 году не говорил, что нам нужно воевать. Я говорил, что нам нужно возродить экономику, поднять уровень жизни, отменить все ограничения на вооружение. И только тогда быть готовым к возможной войне. Быть готовым к войне и призывать к войне — это не одно и то же. Это ложь, что я голодный народ призывал к войне. Я сначала его накормил, одел, обул. У нас уровень жизни начал снижаться только в 43 году. Только тогда немцы ощутили, что они воюют.

— Да, я много раз слышал про гитлеровское экономическое чудо.

— Я пришел к власти в 33 году, когда безработица была 40% и наступила полная деморализация нации. Ведь самый сильный кризис и депрессия были в Германии. С 29-го по 33 год — это было сплошная катастрофа: дикая инфляция, падение производства. А в тридцатых годах рост был только у меня и у Сталина, больше ни у кого.

У Сталина рост был потому, что он всех людей загнал в лагеря. Они стали рабами. А я никого не посадил в тюрьму! Я репрессировал граждан Рейха в сто раз меньше, чем Сталин репрессировал своих граждан. У меня немцы все строили добровольно.

— Но момент насилия и в вашем экономическом чуде присутствует.

— Какое насилие? Еврейские магазины? Банки? Перестаньте! С точки зрения рабочих мест и инвестиций в реальный сектор это ноль! Вы же знаете, что евреи никогда в реальном секторе по-настоящему не присутствовали. Они все были журналисты, юристы, торговцы, банкиры…

Не сравнивайте нашу ограниченную и точечную национализацию с тем тотальным грабежом, который был в России после революции, и который лишь по недоразумению назван национализацией.

Это никак не сказалась на экономическом росте Германии. Я уверен, что именно консолидация нации послужила источником германского экономического чуда. Она стала причиной и эрхардовского экономического чуда.

А вот Сталин поссорил нацию. Столкнул лбами родных братьев, отца с сыном, мать с дочерью. Он разделил ее на классы, он постоянно стравливал людей друг с другом, он людей одной крови делал врагами. И это, в итоге, убило русскую нацию. И поэтому у вас до сих пор порядка нет. Потому что у вас нация все еще ищет врагов в самой себе.

А я немцам сказал простую вещь: вы все братья! Вы все одна семья. И католик, и протестант, и рабочий, и крестьянин, и ремесленник и фабрикант. Если вы не будете любить друг друга, никто — ни французы, ни англичане, ни русские, ни поляки вас не полюбят. И вы должны держаться единой семьей во враждебном мире. Я так воспитывал свою молодежь, армию, я так воспитывал всех немцев, не разбирая, кто лучше, кто хуже.

И они поверили мне. Они за гроши строили дороги, по которым сейчас все ездят и восхищаются. Они построили жилье, в котором до сих пор живут миллионы немцев, даже после разрушений, нанесенных союзной авиацией.

И после Второй мировой войны они все равно верят в то, что они единая нация. Они возродили великую Германию, и сегодня это локомотив Европы, и вся экономика европейского сообщества стоит на немецкой экономике. Это же мастерская мира! Германия сейчас экспортирует больше, чем Соединенные Штаты!

Итак, я объяснил немцам эти простые истины, и у меня получилось! А вы до сих пор все ищете врагов внутри себя.

— А у вас кто был враг?

— Инородцы! А у вас больше всего пострадали русские, а среди русских — их сердцевина: крестьянство.

— А как же коммунисты?

— Коммунисты и евреи — для меня синонимы!

— Мало было немцев-коммунистов?

— Если бы у Сталина не было Коминтерна, я бы и коммунистов не трогал. Это же была пятая колонна, которая выполняла указания из Москвы. Ведь если бы они были самостоятельными, они бы создали коалицию с социал-демократами в 33-ем году. Наверняка к ним бы примкнул кто-нибудь из центристов. И сформировали бы правительство большинства. Кто им запретил это делать?

— Наверное, Сталин…

— — Вот! Значит, тысячи коммунистов — это шпионы, коллаборационисты.

— Значит, вы оправдываете ссылку ваших соплеменников из Поволжья в Казахстан…

— Безусловно! Простой пример: когда мы вступали на территорию какой-нибудь страны, мы первых делом искали местных немцев или полукровок. Они с радостью и охотно нам помогали и почти всегда были основой местной администрации, которую мы формировали. Осечек почти не было. И это неудивительно — ведь это наши братья помогали нам.

А сталинские еврейские агитаторы на первых порах были убеждены, что стоит только до немецкого солдата или немецкого рабочего, крестьянина или инженера довести идеи т.н. «пролетарского интернационализма», так сразу классовая солидарность взыграет в нем и он обратит оружие против своих эксплуататоров, т.е. офицеров, государственных чиновников и работодателей.

У Сталина ничего не вышло. Ни разу. Эти все его теории — выдумка извращенного мозга. Никто не пошел против своих братьев.

Вот и судите сами, кто был прав, а кто — нет.

— Зачем вести мир к таким вещам, когда страдают, гибнут миллионы людей?

— Я не начинал этой войны! Сколько раз я выдвигал широкомасштабные мирные инициативы! Вот главные из них:

17 мая 1933 мы предложили: «Германия совершенно готова расформировать всю свою военную машину и уничтожить малое количество остающегося ей по Версалю оружия, если соседние страны сделают то же самое». Никакой реакции. Ни от Англии, ни от Франции, ни от СССР.

14 октября 1933 был выдвинут т.н. «План Гитлера»: «Вооруженные государства обязуются не увеличивать вооружения за пределы существующего уровня. Германия придерживается этого соглашения. Европейские нации гарантируют друг другу безоговорочный мир заключением договоров о ненападении». Никакой реакции. В прессе Англии, Франции и СССР меня по-прежнему называют милитаристом и агрессивным выскочкой.

21 мая 1935 мы официально выступили с предложением: «Германия объявляет себя готовой согласиться на любое ограничение калибра артиллерии, линейных кораблей, крейсеров и торпедных лодок. Также немецкое Правительство готово принять любое международное ограничение размера военных кораблей. И, наконец, готово согласиться на ограничение тоннажа субмарин, или на их полную отмену в случае международного соглашения». Никакой реакции. Все страны форсируют программу строительства военного флота.

3 марта 1936 мы выдвинули предложение о подписании пакта о всеобщем мире в Европе. И в тот же день — предложение о созыве конференции с целью запрета некоторых видов вооружений (газ, пули дум-дум и пр).

Наконец, после многолетних усилий, 18 июня 1935 года было подписано военно-морское с Великобританией.

30 сентября 1938 был совершен поистине прорыв: Германия, Великобритания, Франция и Италия подписали Мюнхенские соглашения, которые мы считали прообразом европейской системы безопасности.

Но едва Чемберлен вернулся домой, он тут же призвал к перевооружению в значительном масштабе, и Великобритания начала переговоры о сепаратном военном союзе с СССР, а Польше, Румынии, Греции и Турции предоставила гарантии вступления в войну на их стороне, в случае агрессии против них, что противоречило конструкции коллективной безопасности и выхолащивало Мюнхенские соглашения.

6 декабря, 1938, развивая мюнхенский мирный процесс, мы подписали соглашение о мире с Францией. 23 августа 1939 мы подписали пакт о ненападении с СССР. 6 октября 1939 мы в очередной раз выдвинули предложения о мире в Европе.

Наконец все лето и начало осени 40-го, когда англичане уже бомбили Берлин, я призывал к выдержке и не посылал Люфтваффе на Альбион. А к англичанам я обращался с призывом о мире. Апофеозом моего стремления к миру была посылка моего друга, Рудольфа Гесса в Англию для мирных переговоров. Итог вы знаете: все мои попытки добиться мира потерпели фиаско.

— Шелленберг пишет, что в 40 году вы предлагаете Сталину союз, а в 41 нападаете на него. Что это — лицемерие, обман, или что-то другое?

— Как вы думаете, Шелленберг, после войны, был свободен в изложении своего мнения? Или цензура со стороны союзников существовала? И потом, даже если эту книгу он написал, для какого-то западного издательства, как вы считаете, если бы в ней содержались факты, которые бросают тень на Советы, она была бы издана в СССР?

Скажу банальность: историю пишут победители. Мои генералы, после войны, когда они были в плену у русских и преподавали в русской Академии Генерального штаба, написали мемуары. Если верить этим мемуарам, они не выиграли ни одной битвы! Русские генералы всегда были сильнее их. Немецкие же генералы все время ошибались, делали глупости, не успевали за противником и т.д.

Грош цена этим мемуарам! Вот вы возьмите эту книжку и внимательно посмотрите. Я сделал в 40-м году Сталину предложение союза. Чушь! Какой мне смысл делать предложение союза, если он к тому времени он был? Более того, наша дружба и наш союз был скреплен кровью! Ведь начиная с 17 сентября, Красная Армия вместе с вермахтом участвовала в боевых действиях против Польши. Тогда-то и были взяты в плен те самые польские офицеры, которые были впоследствии расстреляны в Катыни.

И поэтому я обоснованно считал, что мы союзниками! Во имя этого союза я Сталину пожертвовал исторически и культурно больше тяготеющую к Рейху, чем к СССР Прибалтику. Я с закрытыми глазами смотрел на то, что Советы фактически уничтожают моего будущего союзника — Финляндию, и моего друга, великого Маннергейма. Вы думаете, я пошел бы на такие жертвы, если бы считал наш союз тактическим, временным, мертворожденным — как его теперь называют ваши официальные историографы? Я был убежден, что у меня с русскими такие договоры, которые иначе, как союз, нельзя трактовать. Любой сторонний наблюдатель признает, что мы были союзниками! И поэтому в 40-м году я не мог предлагать Сталину союз, который уже существовал. Он мне продавал зерно, я ему продавал машины. В советских газетах прекратилась антигерманская пропаганда. У нас был совместный парад в Бресте. Немецкие и русские офицеры жали друг другу руки…

— А когда же вы узнали, что Сталин хочет на вас напасть?

— В конце 40-го года. Разведка донесла мне, что идет сосредоточение войск на западной границе, накопление боеприпасов, коммунистические агитаторы готовят солдат к наступательной операции. Соответствующее обмундирование выдается, которое не выдается накануне осенней распутицы и лютой русской зимы. Половина танков, которые стояли на западной границе Советского союза, были переставлены с гусениц на колеса. Это так готовился Сталин к оборонительной войне в России, где нет дорог? Не подлежит сомнению, что он собирался воевать в Европе! И таких примеров огромное количество. У всех пленных, которых мы взяли в 41-ом году, не было сапог, а только ботинки. Это в русской-то осенней грязи и ранних снегах?

Нет, Сталин хотел маршировать по Европе. И тому множество доказательств, например, сосредоточение войск в узкой полосе вдоль границы. Если ты готовишься к оборонительной войне, у тебя тылы уходят далеко назад, чтобы одним ударом противник не смог захватить все. Фактически, в первые две недели, я разгромил почти всю Красную армию. Потому что у них к границе были подтянуты все склады, все боеприпасы, вся техника. Самолеты стояли рядом с границей: так ближе лететь бомбить Германию. И именно поэтому я за несколько первых дней уничтожил всю русскую авиацию. Если бы у Сталина в тот момент была оборонительная доктрина, то он расположил бы авиацию на 100 — 200 км вглубь от границы. Это вам скажет любой военный.

Итак, хватит разыгрывать невинных овечек. Сталин так расположил свою армию, чтобы вероломно и неожиданно напасть на меня.

— Оккупация огромной европейской территории, в частности, Франции, Польши, Чехословакии, независимой Австрии…

— Прекратите этот пропагандистский балаган! Австрию никто не оккупировал. На референдуме 90% австрийцев проголосовало за включение Австрии в состав Рейха.

С Францией я вообще не собирался воевать! Французы первые объявили мне войну. Я должен был отвечать. И даже разгромив французов, я оккупировал только северную Францию. Потому что там жили преимущественно нордические народы. Потомки франков, которые, как известно, германское племя, и норманны — то есть викинги. Южную Францию, преимущественно романскую и галльскую, я не оккупировал. Там было создано независимое государство со столицей в Виши. Герой Первой мировой войны, маршал Петэн, который «разгромил германскую армию в Первой мировой», встал во главе этой республики. У Петэна в тот момент рейтинг был рейтинг 90%. Его до 45 года французы считали своим спасителем. А потом вдруг резко он стал предателем! Проститено если это оккупация, то это была очень мягкая оккупация и только северной Франции! Французы в Париже прекрасно жили — пили, ели, танцевали.

Дальше. Чехия со Словакией. Позвольте, но у меня есть международный договор, подписанный в Мюнхене англичанами, французами и итальянцами, о том, что я могу Чехию иметь как протекторат. У меня есть данные плебисцитов.

Единственная проблема — это Польша. Вот где я должен был держать оккупационную армию. Но я дал полякам, как и прибалтам, шанс стать арийцами. Они сдавали экзамен по немецкому языку, проходили через расовый отдел и все. Поэтому я не видел никакого особого напряжения там, в Польше….

Да в польских лесах сидели Армия Крайова и Гвардия Людова. Одну содержал Черчилль, другую — Сталин. Но до 44 года они были пассивны, и если не считать идиотского восстания в Варшаве, реального сопротивления не было нигде!

Вермахт, кстати, технически тогда был не очень сильным. На боевом духе, на дисциплине и храбрости солдат, на вере в свою правоту мы победили всю Европу.

И все же, я хотел мира. Сколько усилий мы потратили, чтобы помириться с Англией! О миссии Гесса я уже говорил. Я по своей доброй воле выпустил из Дюнкерка английский экспедиционный корпус. Хотя у меня была возможность уничтожить практически все боеспособные сухопутные силы Великобритании еще в 40-ом году. Но я считал, что братские арийские народы — британцы и немцы не должны убивать друг друга.

Поэтому говорить о том, что я поджигатель войны, мальчик, который играет со спичками, знаете, как меня в карикатурах рисовали, — это намеренное искажение реальности. Я не хотел ни с кем воевать. Меня вынудили.

— То есть вы боролись за свои законные права, но по сути дела вы лишили суверенитета и свободы целые народы.

— Поскольку немцы избрали меня своим вождем, то я беспокоился только за немцев. Пусть вожди других народов беспокоятся за свои народы! Когда Чемберлен и Черчилль объявляли войну Германии, они беспокоились о немцах? Они беспокоился только об англичанах. Когда французы объявляли войну Германии, они беспокоились о немцах? Они беспокоились только о французах. Или, может быть, Сталин беспокоился о немцах?

Это неслыханно — требовать от Германии уважения чужого суверенитета, в то время как суверенитет Германии попирался на протяжении двадцати лет! Или расскажите, как англичане уважали суверенитет, допустим, Индии. Они все показали мне, как нужно относиться к чужому суверенитету.

— Когда вы говорите о легитимности ваших действий, вы ссылаетесь на Мюнхенский договор и пакт со Сталиным. Но у англичан с французами тоже был договор Польшей…

— Они его заключили, чтобы вдохновить Польшу на конфронтацию с Германией. До этого у нас с Польшей были нормальные отношения. Она даже принимала участие в разделе Чехословакии. А после — поляков как подменили. Враждебная риторика, нежелание искать компромиссы. Стало очевидным, что англичане и французы провоцируют Польшу на торпедирование естественных и конструктивных германских предложений по «Данцигскому коридору».

Я скажу больше. Как только поляки подписали договор с англичанами, т.е. примерно с марта 39-го года, они начали геноцид против немецкого населения Польши. Они попросту устроили резню. В Силезии, в польской части Пруссии, в Поморье. Везде, где жили польские немцы. Обращаю внимание — до марта этого не было! К сентябрю они вырезали 58 тысяч своих же граждан немецкой национальности. Заключительным аккордом явилось убийство всех (около 10-ти тысяч) немцев польского города Бромберг (Быдгощь). Этот погром начался еще в конце августа и был остановлен только 3-го сентября войсками вермахта, подошедшими к городу.

Я неоднократно, начиная с апреля 39-го года, обращался по этому поводу в Лигу Наций. Лишнее говорить, что никакой реакции не последовало. Ведь Лига наций тогда полностью контролировалась Великобританией. Какие еще нужны доказательства того, что эта продолжавшаяся полгода резня была сознательно спровоцирована англичанами?

Таким образом, Польша, будучи уверенной в полной поддержке англичан, провоцировала Германию. Так не ведет себя тот, кто хочет мира. Значит, они хотели войны. И они ее получили.

— Т.е. нападая на Польшу, вы уже знали, что это мировая война?

— Напротив, я был убежден, что я сумею договориться и с Британией и Францией. И то, что они не напали на меня с запада на пятый день моего вторжения в Польшу (как того требовал их договор с поляками), убеждало меня в том, что мир возможен. И они действительно долго не начали: я разгромил Польшу в конце сентября, а боевые действия с Францией начались только в мае. И я, начиная с октября 39 года, был убежден, что с русскими я помирился, и мне осталось помириться с англичанами. А вслед за англичанами придут и французы. Вот вам и «мир для целого поколения» как говорил Чемберлен….

— Странно: вы захватывали чужие территории, чтобы с ними помириться?

— Я захватил в Польше свои территории. Они принадлежали Рейху испокон веков.

— И во Франции, и в Голландии?

— Не вижу причин для вашей иронии. Я с Францией и Англией реально начал воевать в мае 40-го года. А всю осень 39-го и всю зиму 40-го я предпринимал титанические попытки с ними помириться. Они отказывались это делать! Они не хотели ни воевать, ни мириться. Они хотели держать меня на коротком поводке.

— Неважно, что Англия и Франция подписали Мюнхенский договор. В рамках исторической логики, это не извиняет захвата целой страны….

— Уж не о Чехословакии ли говорите? Это не она ли, будучи изобретением версальских умников, сама собой развалилась в 90-х годах на Чехию и Словакию? И потом, СССР в 68-ом году растоптал суверенитет Чехословакии, не имея даже подобия Мюнхенского договора. Вообще, вся карта Европы, нарисованная в Версале, не выдержала испытания временем.

Кстати, вы у чехов спросите: плохо они при нас жили? Они до 45 года работали на Рейх, делали для нас оружие. Например, каждый пятый танк вермахта был чешским….

— Я не о том, хорошо они жили или плохо. Вы создавали мега-государство….

— Я воссоздавал то, что существовало тысячу лет! Великогерманский Рейх! Или, если угодно, по-старинному — Священная Римская Империя Германской нации.

— Как Наполеон. Но тот, хотя бы оставлял странам суверенитет…

— Я — тоже. Французам я оставил суверенитет, а вот этой вашей говорильни про Чехословакию и Польшу я не понимаю. Нет таких государств! Так же как их выдумали англичане и французы в 19-м году, так к 39-ому мы их ликвидировали.

О Чехословакии я разговаривал с теми, кто ее создал. Чемберлен и Деладье подписали договор: мы согласны, что Чехословакии нет. И ее не стало. Что же мне было, с Бенешем, что ли, разговаривать?

Или, иначе: если бы чешский народ с оружием в руках завоевал, а потом отстоял свою независимость, создал бы дееспособное государство, тогда — да, я по поводу ущемления прав судетских немцев разговаривал бы с ними. Но поскольку чешское государство, как черт из ларца, появилось в 19-м году по воле Франции и Англии, так с кем же, как не с ними мне было разговаривать?

Вот немцы создали свое государство сами, без англичан и французов. Немцам даже пришлось из-за этого воевать с французами. Более того, провозглашение единого Германского Рейха и Вильгельма I как императора произошло в Версале. После разгрома Пруссией Франции. Вот если бы чехи так создали свое государство, я с ними бы и вел переговоры.

— Но где легитимные основания для присоединения Чехии? То, что она раньше была частью Австро-Венгрии — не аргумент. Это же не немцы. Нет логики!

— Довольно забавно требовать от меня логики в рамках вашей аксиоматики. Моя же логика состоит в праве сильного. Вон англичане с американцами переписали всю историю ХХ века. В этой истории нет русских, немцев, никого. Все сделали Британия и США. Всех это возмущает, а им — безразлично. Потому что они сильные!

Так и здесь: зачем мне предлагать переговариваться с чехами, которые до 18-го года были частью Австро-Венгрии? На территории Чехии в то время жили 3,5 миллиона немцев. Они были ущемлены в своих национальных правах, с этим не спорят даже международные наблюдатели. Судеты были областью их компактного проживания, где и был проведен плебисцит о присоединении к Рейху. Потом — международная конференция, изучившая наши доказательства. После был подписан Мюнхенский договор. И лишь после этого я оккупировал Чехословакию.

Теперь вы говорите: почему я не учитывал суверенитет Чехии? Не учитывал, потому что считал, что не должно быть у них суверенитета! Потому что все их государство — это функция германского духа. Германской культуры, германской науки и германской экономики. И я ни одного чеха не расстрелял и не посадил, за исключением деревни Лидице, и то, это было возмездие за убийство Гейдриха.

И потом: если чехи так дорожили суверенитетом, то почему они не дрались? У них была хорошая армия, лишь немного уступавшая вермахту (в отличии от плохо вооруженной польской армии). Но они сдались без единого выстрела. Как потом прибалты — Сталину.

А вот Финляндия — дралась. И отстояла свой суверенитет! Хотя сравнивать финскую армию с русской абсолютно бессмысленно. Тем не менее, они, не смотря на все потери, сохранили свою независимость. Даже Польша дралась. Плохо, бездарно, но дралась. А чехи — нет.

Реальные государства возникают железом и кровью, а эти все Чехословакии — это мертворожденные выдумки английских профессоров из Кембриджа! «Вылупились из плавильного котла европейской истории». Боже мой! Никогда их там не было! Независимое чешское королевство последний раз существовало в средневековье. А потом чешскими королями были австрийские императоры.

Или Польша: что это за государство? Ваш Маяковский писал: «что это за географические новости»? Не знаю я никакой Польши! Нет такой страны! На чем мы и порешили со Сталиным.

— Т.е. для вас нет международного права?

— Хотите, я вам расскажу, что такое международное право? Это когда берут сербского президента, президента независимого, суверенного государства, члена ООН, и на основании этого международного права его держат в тюрьме и судят. Непонятно по каким законам. Это когда вторгаются в Ирак или Афганистан и убивают более миллиона мирных жителей. А потом, на основании этого же международного права оккупируют эти страны, формируют марионеточные правительства, которые вешают своих политических противников.

Кстати, международное право всегда может быть засунуто в задницу, когда этого пожелает дядя Сэм. Как это было с тюрьмой в Гуантанамо или с невыдачей американских солдат за совершенные ими военные преступления. Вот один из тысяч примеров: однажды террористы в Ираке захватили итальянскую журналистку. Итальянские спецслужбы провели операцию по ее спасению. Спасли. И вот когда они возвращались через американский блок-пост, какой-то пьяный американский сержант беспричинно застрелил одного из итальянских коммандос. В Италии началось следствие. Американское командование увезло сержанта в Соединенные Штаты и отказалось его выдать! Вот что такое международное право. Это приманка для дураков. В это я должен верить?

— Хусейн уничтожил тысячи людей, например, курдов. Милошевич уничтожил тысячи людей, например, боснийцев. Не лично, но он санкционировал.

— Сталин и Мао тоже убили огромное количество людей. И, в вашей логике относительно Милошевича, Буш-младший — тоже. Однако их никто не судил и не вешал. Где же международное право? А? Я жду!

Это все доказывает, что т.н. «международное право» — это право сильного, право победителя. И оно ничего общего не имеет с правдой или справедливым возмездием. А значит это никакое не право, и спорить о нем бессмысленно. Вот и все.

Сейчас даже сами американцы понимают, что показания немцев на Нюрнбергском процессе были получены под пытками. Когда один из высоких чинов СС на вопрос, сколько было уничтожено евреев, сказал, что 50 миллионов, это разве показания? Это же ничего, пустой звук! В то время как накануне войны евреев во всем мире было не больше 16 миллионов.

Подследственные прекрасно понимали, что им грозит, если они начнут говорить правду. Вон Шелленберг написал околесицу, которую от него хотели, ему и дали всего шесть лет. А его коллегу Кальтенбруннера — повесили. Хотя я до сих пор не пойму, в чем разница между ними?

О каком праве вы говорите? Мое отличие от тех господ, которые без конца твердят о международном праве, в том, что я, по крайней мере, не лицемерил, а называл вещи своими именами.

— Т.е. международные нормы и правила не были вашим приоритетом. Что же им было?

— Мой народ.

— Его благосостояние, благополучие.…

— И его честь! Хотите, я расскажу, что такое честь? Накануне войны с Россией я имел с японцами твердый договор о том, что в июле — августе они нападут на СССР из Манчжурии. Именно это их обязательство было заложено в план «Барбаросса». Симметрично и я обязался вступить в войну с США в случае, если Япония окажется в состоянии войны с ними.

Японцы не выступили. Я считаю это фатальной ошибкой, которая стоила поражения нам всем. Однако, невзирая на такое бесчестное поведение коварных азиатов, я после Перл-Харбора объявил США войну, хотя у меня были все основания этого не делать. И тогда Америка еще долго оставалась бы вне игры, т.к. в конгрессе тогда преобладал изоляционизм.

Но для меня такой альтернативы не существовало. Потому, что я дал слово немецкого солдата. Вот что такое — честь, господин корреспондент.

— Т.е. лидер нации всегда может применить силу для защиты ее интересов….

— Я всегда рассматривал силу, как крайний аргумент. Когда все возможности мирного решения проблем исчерпаны. Либо как с Польшей, когда меня вынудили ее применять.

— Значит Англия может через 300 лет начать войну со своей бывшей колонией за океаном, потому, что там живут этнические британцы, и они должны быть в составе Британии.

— Если англосаксы в США сами скажут, что они этого хотят. И если их этнос будут унижать, и ущемлять их права.

— Т.е. борьба неизбежна и будет продолжаться всегда?

— Да! Мне удивительно, что для вас это новость. Возьмем ваш пример. Я легко представляю, как в 2018 году черные и латиносы становятся большинством в США, и права белых начинают серьезно ущемляться (они уже ущемляются, просто этого не хотят замечать). Кто будет защищать права англоязычного белого меньшинства? Кроме Европы — некому. Если, правда, к тому времени белые сами не станут меньшинством в Европе

Поймите, когда чехи были меньшинством в составе Австро-Венгрии, они сидели тихо. И вдруг искусственно нарезанные границы сделали их большинством, они тут же начали унижать немцев. Уничтожать бывшее этническое большинство страны, в которой они проживали столетиями. А ведь все культурные достижения Чехии есть продукт германского духа! Даже еврей Кафка, самый знаменитый пражанин, писал по-немецки!

— С такой аргументацией можно и Россию рассматривать как продукт немецкого духа.

— Ну, если вы так настаиваете, то почему бы и нет? Русское государство было основано викингами, все русские императоры, начиная с Петра III и Екатерины Великой, были немцами по крови…

— Тогда и Россия должна быть в составе Германии?

— Нет. Я так не смотрю. Население России в значительной степени — неарийское. Помимо славян, это тюрки, кавказские народы, евреи…. Для ассимиляции такого количества людей нужны колоссальные усилия, а пассионарность германцев не безгранична.

Впрочем, я тогда об этом не думал, я воевал с Англией. Я, кстати, убежден, что войну с Россией спровоцировали англичане. С помощью ряда демаршей и дезинформации, они избежали нашего десанта на острова.

— Есть доказательства?

— Вот реакция Черчилля, когда он узнал, что я напал на СССР: «Теперь Англия спасена». Идея немецкого десанта на Британию умерла, и вместо английских парней погибли русские. В этом смысле Черчилль свою войну выиграл, а Сталин — проиграл.

— Нет. В Германии витала идея расширения Германии до нужных ей размеров…

-Неправда. Конечно, германский мир я трактую широко: собственно Рейх, дельта Рейна, Бретань, Нормандия, Скандинавия и Прибалтика и, конечно, Англия (это все продукт германского духа). Мир тевтонов, алеманов, франков, саксов, пруссов, мир викингов, норманнов и так далее. Вплоть до Южного Тироля, до Больцано и Вероны. Вот он, германский мир, мир воинов в котором действует единый язык, в котором действует единая культура, единая ментальность, единая мифология, единые саги, единая история противостояния с Великим Римом. Это должно было быть свободное объединение арийских народов. Я не собирался ущемлять ничьи права или суверенитет.

Но, за пределами этого мира мне была нужна только нефть, поскольку, увы, ее внутри германского мира нет. Поэтому мы пошли в Африку, на Сталинград, а значит, на Баку. И если бы мы решили эту проблему и построили единый Рейх, если бы мы смогли договориться со всеми, кто по каким-то причинам был против этой идеи, то Рейх существовал бы до сих пор.

И, кстати, нынешний Европейский Союз с его безусловным экономическим доминированием Германии это то, что я и хотел построить. Пускай это построено на другой идеологии, но в итоге результат тот же! И сегодня, так же как 70 лет назад, в Европе есть дефицит энергоносителей.

— Но современный европейский мир вбирает в себя и поддерживает все нации и страны, даже те, которые на ваш взгляд, искусственно созданы. В то время как ваш союз основывался на подавлении.

— Безусловно, в моем концепте существенно большее значение уделялось насилию, но лишь потому, что я считал, что кратчайший путь между двумя точками — прямая, и неразумно тратить время на говорильню.

Но у меня были и колоссальные программы ариизации, т.е. включения не-немецких народов в единую семью. Я не требовал, чтобы они предали своих предков и историю. Я хотел простых вещей: чтобы они знали немецкий язык и этнически, морфологически, как животный вид, соответствовали общечеловеческим представлениям о европейцах.

— Опять Шелленберг: «Когда я познакомился в 1940 году с женой, я должен был представить документы о своих и ее предках. Выяснилось, что моя будущая теща — полька». В Рейхе такой человек не мог социально расти! Не говоря уже о евреях!

— И что, он перестал руководить политической разведкой?

— «Неарийцы» вообще не могли занимать никаких должностей в вашем государст