Многонациональный ад советского авианосца "Тбилиси"

 "Я служил на "Адмирале Кузнецове". В 1990-м году он назывался еще "Тбилиси" и проходил ходовые испытания Черным морем. На борту, вместе с недоукомплектованной командой, уживалось еще несколько сотен рабочих-корабелов из города Николаев", - делится воспоминаниями телеведущий на своей странице в Facebook в связи с широким обсуждением состояния российского авианесущего крейсера.

"Гордился ли я тогда, что служу на самом большом корабле советского флота? Нет. Не знаю, кем надо быть, чтобы гордиться, что ты существуешь в аду".

"Дедовщины (на флоте это явление называется "годковщина") на нашем корабле - практически не было. Она была напрочь задавлена "землячеством". Больше шестидесяти процентов личного состава представляли собой этнические группировки с Кавказа и из Средней Азии. Этих ребят нельзя было называть моряками. Половина из них не говорила на языке, на котором принимала присягу. В их кубриках висели ковры и готовился плов".

"Я преувеличу, если скажу, что драки, переходящие в побои, у нас были каждый день. Два-три-четыре раза в сутки - вот норма. Однажды я попал в наряд на камбуз. Старший кок Аббас велел мне выкинуть за борт около сорока килограммов - четыре больших пачки - хека. Оставив на приготовление ухи для команды еще сорок. Почему? Ему просто лень было разделывать рыбу, даже нашими руками. Я бросал эти коробки в море и недоумевал: как же так?

Ведь это самый большой и сильный корабль нашего флота. Ну как же так может быть? Так, что нижние трюмы превратились в свалку, да такую, что гниют переборки - и это на первом году жизни авианосца? Так, что на этой огромной территории может запросто исчезнуть человек (и не один), прячась от побоев? И только спустя недели можно было найти следы его жизнедеятельности. Офицерам жаловаться не было никакого смысла. Что происходило в 90-е годы в нашей стране - знают все, и флот в общем контексте - не исключение.

Но были и счастливые моменты. Когда на утренней приборке я драил закрепленную за мной часть взлетной палубы - это были минуты свободы. Возможность оглядеться вокруг, подышать свежим морским бризом. Когда о тебе забывали и ты с ребятами мог зашхериться где-то и мечтать о том, что будет после службы. Когда ночью работали на юте и нашли время и смелость купаться в открытом море, и тела наши светились от цветущего планктона, и мы ощущали себя электрическими людьми".

"Но самое невероятное счастье - когда буксир повез меня в сторону Севастополя. Я уезжал от корабля навсегда. Уезжал учиться. Обнял на прощание друзей. И за весь путь до причала так ни разу и не обернулся на громадину авианосца".

"Страна распалась и сменила название. Корабль тоже поменял имя и флаг. Я следил за его судьбой. Вот он ушел на север. Вот стал флагманом флота. Ребята, что остались после меня, сообщали в письмах, что, по мере обретения странами независимости, списали с корабля сначала прибалтов (было жаль - хорошие специалисты), потом азербайджанцев (вздохнули свободнее - из кубриков исчезли казаны и открытый огонь под ними), потом демобилизовали грузин, армян, среднюю азию. На корабле образовался вакуум, а потом потихоньку началось то, что можно было более-менее назвать службой".